способности к припоминанию. В процессе Просвещения люди все больше проникались очевидностью загадки, состоящей в том, что «там есть еще что-то другое». Подобно внутреннему таинственному существу, своего рода домовому, это «другое» проявляло себя так, что схватить его непосредственно было невозможно. Едва начинаешь приглядываться к нему, как оно исчезает. Оно следует за сознанием, словно тень или двойник, всегда уклоняющийся от встречи с первым Я, но неотступно идущий за ним, не выдавая своего имени. Его присутствие ощущается как безотчетная тревога и страх сойти с ума — отныне эти темы уже не являются монопольным владением романтизма.
Для первой глубинной психологии царской дорогой к бессознательному был гипноз. В отношении к этому феномену Просвещение XIX века допустило одну из своих величайших ошибок. Живой интерес реакционных аристократических и религиозных кругов к феноменам бессознательного оно истолковало как признак того, что они представляют собой просто какой-то мошеннический трюк, направленный против Просвещения. И в самом деле, месмеризм и гипноз скоро погрязли в трясине спиритуализма и скверно кончили на ярмарочных подмостках и в варьете, где надувательство — самое обычное дело. А Просвещение еще долго не могло обрести достаточную трезвость взгляда, чтобы увидеть, что во всем этом деле должно быть нечто, живо заинтересовавшее антипросветительство. И действительно, развившиеся позднее религиозный спиритизм и ярмарочный оккультизм были антипросветительством на практике — но только потому, что им удалось напустить тумана и замаскировать реальную суть открытия: прорыв от memoria к структурам бессознательного, от сознательного переживания к бессознательной «грамматике чувств».
Буржуазно-позитивистская фракция Просвещения издавна чувствовала себя весьма неуютно, понимая, какие необозримые перспективы открывает новая категория бессознательного, сулящая полный переворот во взглядах. С ее помощью мотив постижения самого себя предстал в таком виде, который мог не нравиться тем, кто считал себя представителями цивилизованного общества. Если верно, что под каждым Я существует бессознательное, подкапывающееся под него, то придется распроститься с представлением о независимости и суверенности сознания, полагающего, что оно знает себя, а потому может дать себе оценку. «Бессознательное» затронуло культурный нарциссизм всех классов общества. В то же время его открытие разрушило основу доныне существовавшей философии сознания. Отныне слово «наивность» обретает новый смысл,
