Неудержимое шлиманское воображение тотчас назвало эти ворота Скейскими — главными воротами Илиона, через которые троянцы выходили на поле сражения. Поблизости от ворот нашлись и руины обширного дома, в котором Шлиман без колебаний признал «дворец Приама». Но, чтобы откопать весь «дворец», пришлось бы снести другое здание, много веков спустя построенное над ним и над мощеной дорогой. И здесь Шлиман показал, что недаром он стал серьезно учиться археологии. Он запретил разрушать более позднее здание, поняв, что оно будет необходимо для дальнейшего изучения Трои, для проверки ранее добытых результатов.
Год тому назад он спокойно снес бы эти стены.
Началась весна. Гнилая малярийная троадская весна с морозными ночами и жаркими днями. Оттаявшие болота зацвели, миллионы лягушек с вечера поднимали дикий крик, и Шлиман по ночам не мог заснуть. Он ворочался в постели, проклинал все на свете и старался уверить себя, что лягушки — причина его дурного настроения.
Но прилетели аисты, лягушки немного утихли, а настроение не улучшалось.
Все-таки нужно было найти нечто гораздо более солидное, чем ворота. Нужно было разрушить заговор молчания, который ученые филистеры[67] устроили вокруг Трои. Нужно было доказать им, что Генрих Шлиман не бросает слова на ветер.
Особенно оскорбительно было поведение профессора Курциуса. Этот ученый, историк и археолог, был в чести потому, что сумел сблизиться с придворными германскими кругами. Летом 1872 года Курциус со своими учениками совершил экскурсию по Троаде. Шлиман в это время был уже в Афинах. В брошюре, описывающей экскурсию, Курциус удостоил Шлимана следующими пренебрежительными словами: «Мужик из Хыблака повел нас на Гиссарлык, где раньше с большим усердием копал Шлиман». И больше ни слова.
Как ослеплен должен быть человек, которого даже величественные стены раскопанной Трои не сумели заставить отказаться от предвзятого предубеждения к «самозванцу».
«Профессиональных специалистов» нужно было ошеломить чем-нибудь потрясающим.
А потрясающего по-прежнему не было.
Шлиман решил уточнить топографию Трои. Холм Гиссарлык был слишком мал для большого города с многотысячным населением. Шлиман считал его Пергамом. Самый город, очевидно, лежал в долине, под холмом. Открытие этого нижнего города должно было внести полную ясность в вопрос.
В мае, когда немного обсохла земля, в разных местах долины стали рыть глубокие колодцы, доходившие до материка. Разведка принесла действительно неожиданные результаты: много глиняных черепков, остатков строений и могил, но ни малейших следов доисторических поселений! Все находки в долине были не старше «эллинской» эпохи. Шлиман должен был признать, что ошибался: вся Троя Гомера, очевидно, умещалась на плато Гиссарлыка, и пышный город, воспетый великим слепцом, приходилось признать порождением поэтического вымысла, принявшего поистине «гомерический» размах!
