— Первых, кто попался им на пути, они изрубили в фарш, — рыдал брат Айден.
Безжалостные воины привязывали монахам камни на шеи и бросали их в море. Они убивали на своем пути всех и вся: мужчин, женщин, слуг, коров и овец. А потом они разрушили дома. Сорвали шелковые гобелены и втоптали их в грязь. Разбили витражное окно…
— О нет, только не окно! — простонал отец.
— Увы, и это еще не всё, — продолжал брат Айден. — Чужаки перевернули алтарь и помочились на священные книги. Они, словно смерч, пронеслись через библиотеку, раздирая в клочки драгоценные рукописи, что монахи переписывали по пятьдесят лет.
— Там-то я и был, — рассказывал брат Айден. — Я спрятался на чердаке под самой крышей. Разбойники изорвали рукописи — и подожгли их. Выйти я не смел Я забился под кровлю и затаился: повалил густой дым, от жара у меня затлела одежда. Когда я понял, что больше не выдержу, я спрыгнул прямо в пламя и побежал.
К тому времени полыхал уже весь остров: мужской монастырь и обитель монахинь, амбар, хлева и поля. Брат Айден, прихрамывая, прошелся туда-сюда, ища уцелевших, но никого не нашел. Корабли викингов уже уплыли, доверху нагруженные сокровищами и забитым скотом. Не осталось ничего: одни только дымящиеся руины и трупы.
— О ужас, ужас! — ломая руки, восклицал отец. Мать расплакалась. Кузнечиха побежала к соседям, что всё еще занимались сборами, и поделилась черными вестями. Горестные вопли и бурные рыдания, словно лесной пожар, волной прокатились по деревне. Джек тоже не смог сдержать слез. Он в жизни не видел Святого острова — мало кому из селян довелось там побывать, — но отрадно было знать, что остров есть: словно приветный огонек на краю жестокого и ненадежного мира.
Внезапно в памяти Джека всплыли слова Барда: «В этом мире счастье само по себе, без горя, невозможно. Золотой чертог был слишком прекрасен, и, как всё яркое и светлое, навлек на себя погибель».
— Это как с чертогом Хродгара, — проговорил он вслух.
— Неплохо, — шепнул Бард, и Джек заметил, что только он один и не плачет. — Порою я просто поражаюсь, какой ты понятливый…
— Мне следовало быть там, — причитал отец. — Ах, кабы я стал монахом и принял мученическую смерть, как и подобает истинному христианину! О ужас!
— Джайлз, дурень ты непрошибаемый. Будь ты монахом, тебе никогда не досталась бы в жены эта достойная женщина, и этих замечательных детишек у тебя тоже не родилось бы. Ну и валялся бы ты там среди золы и пепла, и что с того? — Бард выпрямился и воздел руки к небу. Издалека донеслось хриплое карканье. Прилетел ворон, описал круг над головами и опустился на ветку.
