— А помолиться бы стоило. Грехов много, небось, накопилось за двадцать лет. В Москве-то, поди, живут одни безбожники. Среди них жить-то верующему и то грех.
— И так руки не поднимаются, а ты, Ефим молишься. Помолишься и тут же концы отдашь, — говорю ему.
Но Ефим не успокаивается:
— У нас в деревне, во Владимирской области, поп и поныне живет и служит верующим и помогает молитвами, обращенными к богу.
— А чего ж так много умирает нашего брата, а?
— Чего ж, попа нет, был бы поп, и дело другое пошло. Тиф бы отступил.
Этот разговор произошел перед самым обедом, когда военнопленные с котелками для тухлой баланды выстроились в ожидании команды полицая. И команда раздалась, но по другому случаю:
— Стройся, будем богу молиться! Поп идет!
Полицейский с плеткой стоял на середине двора и показывал, где какой камере стоять.
— Быстрей, быстрей, — подгонял он.
— А если кто не умеет молиться, что делать? — спросил я Ефима.
— Учиться будут, — ответил он, улыбаясь. Сердце Ефима было переполнено радостью. Еще бы, поп идет.
Построение закончилось, и у ворот в сопровождении офицера-эсэсовца появился в черной длинной рясе, с крестом на груди поп. По его движениям было видно, что он для храбрости выпил. Лицо его пылало кумачом. В левой руке он держал трость с позолоченным набалдашником, в правой — сумку. Разглядывая построенных в честь его прихода военнопленных, оборванных, голодных и злых, поп улыбался.
Офицер-эсэсовец дал команду:
— Смирно!
Шеренги притихли. И поп начал басистым голосом:
— Господь сохранил ваши жизни, — он посмотрел на деревянный настил, где лежали мертвецы сегодняшнего дня, — молиться нужно богу и за тех, кто погиб на поле брани, и за свое спасение. А сейчас я вам повяжу бесплатно на шею кресты с распятием Христа. — Поп раскрыл сумку и вытащил горсть маленьких крестиков на тонких белых веревочках.
Я посмотрел на Ефима, стоявшего рядом со мной, кивнул в сторону попа. Ефим прищурился. Разговор на построении запрещен.
Поп подошел к нашей камере и одному за другим стал вешать на шею кресты. Скоро моя очередь. А я в жизни, с рождения, не носил креста и не знаю, как креститься.
— Подставляй голову, — слышу я поповские слова.
— Мне бы вместо креста хлеба! — говорю.
Поп не растерялся, вытащил из кармана лепешку и сунул мне в руку.
— Бери! Ешь! И крест носи.
— Зачем он мне нужен?
— Не нужен крест и не нужна лепешка, — поп вырвал лепешку, подошел к Ефиму.
Тот, не ожидая, пока поп предложит опустить голову, перекрестился:
