— Вы присядьте, дядя Коля, — по-русски сказал он, — в Вашем возрасте вредно так волноваться. В конце концов война есть война, на ней часто убивают.
Затем он повернулся к Фогелю с выражением лица, достойным размышляющего Шерлока Холлмса.
— Я не сыщик, герр офицер, но кое-что невольно наводит на предположения. Обычно, судя по романам, расследование начинают с выяснения мотивов. Какие мотивы в данном случае могли быть у преступника?
Еще секунда и Фогель пристрелил бы этого наглеца, невзирая на бумагу, подписанную Гиммлером. Но Кондрахин внезапно сменил тему, и это заинтересовало гестаповца.
— Когда, хотя бы примерно, совершено это преступление? — обратился Юрий через Николая Павловича к судебному медику.
— Не меньше двенадцати часов назад. И не больше пятнадцати.
— Мне кажется чрезвычайно важным это обстоятельство. Итак, стояла ночь или поздний вечер. Судя по тому, как одет покойный, он еще не собирался спать. Чем он мог заниматься?
— Он писал письмо.
— Ага! Письменный стол прямо под окном… Кстати, когда Вы вошли, окно было зашторено? Ну, теперь ситуация более-менее ясна. Вечер, человек пишет письмо при свете керосиновой лампы перед зашторенным окном.
Кондрахин деловито пощупал штору.
— Хороший материал, плотный. Вряд ли через него хоть что-либо разглядишь. Какой из этого вывод? А вывод один: убийца прекрасно знал свою жертву.
— Поэтому и вломился через окно? — с сарказмом поинтересовался Фогель.
— Нет, он вошел через дверь. Как свой. Как человек, которому полностью доверяют. Иначе бы он стрелял, а не действовал таким варварским способом. Да, и сила у него должна быть недюжинная.
Фогель мрачно молчал, обдумывая услышанное.
— Что вы об этом скажете? — обратился он наконец к криминалистам.
— Звучало бы правдоподобно, если бы не одна деталь: разбитое окно. И разбито оно, несомненно, снаружи.
Кондрахин рассмеялся:
— Ложный след! Совершив злодеяние, преступник вышел наружу тем же путем и выбил окно. Чем, не берусь судить, но этот предмет он, скорее всего, унес с собой.
— Снаружи все осмотрели? — спросил Фогель.
— Так точно! Никаких следов: трава под окном очень жесткая и упругая.
— Задерните штору, как было. Выйдем, посмотрим еще раз.
Юрий успел кинуть беглый взгляд на карниз. Он был немного коротковат, но на этот раз крайнее кольцо дошло до конца, полностью закрыв окно плотной шторой. Того маленького уголка, которым воспользовался Кондрахин, как смотровой щелью, не оставалось.
На улице Фогель внимательно огляделся. Он вполне доверял своим помощникам, но еще больше себе. Да, следов на такой траве просто не могло остаться, разве что подогнать к дому танк. Окно высокое, но не настолько, чтобы тренированный человек не мог в него запрыгнуть. Гестаповец несколько раз безуспешно попытался заглянуть в комнату то с одной, то с другой стороны. Встать на язык застывшего бетона ему и в голову не пришло: повода не было. Да, и не смог бы — для таких трюков нужна специальная подготовка.
