Белоснежные кучерявые облачка, на глазах меняя очертания, лениво плыли на восток, сливаясь над горизонтом в сплошную белую полосу. По местным приметам это предвещало хорошую погоду, по крайней мере, на три дня вперед.
Стоя на окраине глинобитного городка Сум-Калама, Кондрахин осматривался. Сведения о резиденции хана Тарраби, полученные им, были самыми приблизительными, и надо было решить, в какую сторону вернее пойти, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания. Всё же Сум-Калам — не туристический центр, где на каждом шагу полно зевак.
А тут еще какой-то оборванец увязался за ним. Нет, не приставал, не выклянчивал медяк, просто следовал на некотором расстоянии, делая вид, что поглощен наблюдением за утренним небом.
Нищих Юрий навидался еще на Земле и делил их на две категории. К первой он относил "нищих аристократов". Даже самые потрепанные лохмотья они умудрялись носить так, словно одеты были в горностаевые плащи. Держались они всегда надменно, а милостыню принимали с таким видом, словно делали дающему одолжение. В противоположность им, вторая разновидность нищих являла из себя жалкое зрелище. Они всячески старались скрыть свое бедственное положение, но залатанные локти, выцветшие кофты, взгляд побитой не однажды собаки выдавали их с головой.
Оборванца, "приклеившегося" к нему, Кондрахин классифицировать не мог. Может быть, просто местный дурачок. Только вот появился этот "дурачок" как-то уж слишком незаметно. И это Юрию определенно не нравилось.
Сказать по правде, сам он выглядел не намного лучше: прожженная куртка с чужого плеча, разбитые ботинки на босу ногу и засаленная шляпа, худо-бедно защищающая от солнца. Или босяк признал в нем коллегу? Юрий попытался прочитать мысли оборванца, но в голове у того оказалась такая каша, что Кондрахин только сплюнул в сердцах. Тем не менее, такое соседство ему надоело.
Сняв заплечный мешок, Юрий медленно и старательно уложил его горловиной в направлении созерцающего небеса оборванца, наклонился над ним и стал шептать пушкинское: "В море-океане, на острове Буяне…"
Интерес нищего к утреннему небу враз куда-то испарился, и он бросился наутек что было духу. Юрий улыбнулся ему в спину, исчезающую в переулке, и поднял с земли свою поклажу.
Кондрахин неторопливо двигался по улице, оглядывая неказистые строения, упрятанные за высокими стенами из неотесанных камней, скрепленных глиняным раствором. Ворота некоторых из них украшали фамильные гербы, на них-то Юрий в первую очередь и ориентировался.
