— Вы здесь ничего не трогали, да?
— Я не дурак. И мы немножко разбираемся в этих делах. Я, товарищ, больше вас хочу, чтоб его поймали.
— Значит, по вашему мнению, убийца влез через окно. А той ночью оно было открыто?
— Всегда открыто. Только днем, когда ухожу на работу, закрываю, чтобы кто-нибудь не залез. А чего стоит человеку влезть? И полутора метров от земли нет.
Слушая его, Ковачев продолжал рассматривать следы. Он вынул лупу, которую всегда носил с собой. Теперь стали отчетливо видны следы перочинного ножа, которым разрыхляли землю.
— Это место не трогайте. Я пришлю, чтобы его исследовали.
— Если надо, останусь здесь сторожить, — сказал Лютичев.
— А бритва, которую нашли у кровати, чья? — Внезапно спросил Ковачев.
— А-а, бритва... это тоже что-то таинственное. В первый раз ее вижу. Я пользуюсь безопасной. Слави, когда пришел к нам, не принес для бритья ничего. Это тогда еще произвело на меня впечатление, но я ему ничего не сказал. Чтобы он не подумал, что мне жаль лезвий. Он брился моей безопасной бритвой. В доме не было никакой другой. Откуда появилась эта — не знаю.
— Может быть, Каменов купил ее специально?
— И пришел с ней, чтобы перерезать себе вены как раз в постели Гошко! В это я не могу поверить... — хмуро пробормотал Лютичев.
И этот человек, такой с виду приветливый и симпатичный, тоже хотел убедить его, что Слави покончил с собой. Уперлись — самоубийство да самоубийство! А следы?
Но Лютичев ошибался. Ковачев усиленно обдумывал новую версию. Он пока что не задавался вопросом, кто и почему убил Каменова. Ему было достаточно установить сам факт.
— Вы, товарищ Лютичев, наверно, много думали о смерти вашего приятеля. Сами сказали, что даже больше нас хотите, чтобы убийца был пойман. Но вы ведь понимаете: сейчас мы вынуждены принять единственно возможную версию — самоубийство. По заключению медицинской экспертизы, смерть наступила спустя десять-пятнадцать минут после того, как была перерезана артерия. От боли, как бы глубоко ни спал Каменов, он проснулся бы и начал защищаться. А на его теле и в комнате нет никаких следов борьбы. Да и вы бы услышали.
— Да, я бы услышал, — согласился Лютичев. — Действительно, странно. Не могу себе объяснить, но несмотря на это не верю, что Слави покончил с собой.
На этом они расстались. Прощаясь с ним за руку, Ковачев снова испытал чувство, которое охватило его по приходе, у забора, — что перед ним честный, откровенный, прямой человек.
