...Тук-тук, тук-тук... Стучат колеса. Куда везет его поезд, затерявшийся в глухом лесу? Нужна ли сейчас эта поездка, если все уже забыли о нем и, может, считают, как этот студент, давно умершим?..
* * *
Водитель грузовика распахнул кабину, а Кострыкину показалось, что отворились ворота в мир, пригрезившийся ему в колыбельном сне.
Почувствовав себя третьим при любовном свидании, шофер стронул машину с места, и она, затаив моторное дыхание, покатилась со взгорья, пропадая где-то там, внизу, в изгибах отороченной теплыми травами дороги. Вместе с машиной унеслись прочь звуки и запахи вторжения. Дремучая пойменная стихия колыхнулась и сомкнулась над Кострыкиным, сладко обволакивая его тело, обдувая руки и лицо, заполняя душу чем-то новым.
Полузабытый мир этот вдруг обрушился на Кострыкина всей своей разноголосо кричащей, разноцветно-полыхающей неистовой красотой. Пыльный большак дрогнул под неверными ногами старика, цветы и травы кинулись ему навстречу, больно стегай по щиколоткам, игриво ускользая из рук, забивая ноздри сытым духом лепестков и тычинок.
Луг уже пробудился. Обласканный слепым светом еще не взошедшего солнца, пока не расчесанный его гребенчатыми лучами, он изумленно уставился в небо мириадами иссиня-черных, лилово-белых, ярко-красных и просто алых, синих и черных глаз.
Пышный ковер цветов начал дробиться, расчленяться, каждая травинка и листок приобретали свои, испокон веков принадлежащие им грани и очертания, вызывая в памяти свои пахучие имена.
В невысоком, ровно вытянувшемся из зеленой тени стебельке с голубыми шапочками пригадывалась дикая фиалка. Пойменная красавица герань игриво вздернула выше ствольчатых колен прозрачную юбку шелковистых листьев, горделиво поводя вокруг лилово-синими неотразимыми глазами. Обиженно распрямилась потревоженная пчелой дикая морковь; над курчавой шапкой ее вспыхнул желтый дымок пыльцы. Щедро разбросал прямо по земле чеканные, как монеты, листья луговой чай; словно соблазненная этими нечаянными дарами, склонила перед ним голову, уставшая от ночных бдений смолка; на ее полузакрытом и привядшем цветке замерла бабочка-полуночница, разрисованная в абстрактном стиле. Вольно раскидал полнеющие стебли съедобный ганус, тихо цвела, обещая богатый урожай лепешек, добрынь-трава.
Отцветающие с заматерелыми стебельками баранчики, тугие головки еще не расцветшей ромашки, брызжущая липким соком смолка, квелая сон-трава... Кукушкины слезки, донник, ядовитые — чемерица и крапчатый болиголов, желтый крестовик... Все эти раннецветущие дары поемья, все это обильное разнообразие луговой флоры своеобычно благоухало, маня и отталкивая, наступательно устремляясь в высоту и стойко обороняясь от бесчисленных недругов своих.
