Я меньше думал о залетных птичках,
Чем средний некурящий дуралей.
Я получил наследство.
Я гордился Своим богатством.
Так монгольский хан
Считал своими тысячи традиций
Легко разбитых им культурных стран.
IX
Значительный мелкопоместный барин
Восьмой с бревном и первый на коне
Пленил меня. Сидящий в нем татарин
Пошел вприкуску к остальной родне.
Но чем он правил? Покоренным миром?
Что там друзья, и что им уколоть,
Когда плывет и заплывает жиром
Недавно обожаемая плоть
И стыдно протекает между пальцев
Или, напротив, явно мимо рта!
В конце концов, попользовавшись сальцем,
Мы завопим: "Какая красота,
Какая прелесть — просто кровь играет!
Не полно ей? А лучше встречный иск
В парижский суд". Там снова выбирает
Из трех богинь — и вновь ее — Парис.
X
Жестокий грек делил мое наследство.
Я должен был, вконец замерзнув, ждать,
И должен был, сцепив ладони, греться
И для того чужой костер искать.
Я ехал на шестнадцатом трамвае,
Отчаянно скрипевшем на бегу,
Из своего трехкомнатного рая
В кирпичный блок, укрывшийся в снегу,
Чтобы подняться до Новокузнецкой
Не как обычно, из берлоги льва,
А утомив коленки по-турецки
Не через битый час, а через два,
Замерзнув вместе с хлипким даром речи.
Чего не дашь без всяких прав любить?
Я был готов вконец испортить встречу,
Чтобы хоть как-никак ее продлить.
XI
Наверное, не так уж глупо помнить
И теребить предательницу-нить,
Ведущую в одну из мрачных комнат,
Где не боятся прошлое хранить,
Когда уже совсем не держит память
Гуманный век — но в этом-то и соль,
Что здесь по недомыслию не давят
Платоном обожравшуюся моль.
Как скучно быть так подло бережливым!
Чем зарывать добычу как пират,
Запри ее и назови архивом
Пусть превратится в антиквариат,
А то сегодня всяк себе историк
И может без нужды в поводыре,
Как даму сердца, зло окликнуть дворик
Как там он было звался при Петре
И улыбался дедушке-гусару,
И, обернувшись лечащим врачом,
Лягнуть проспект и подмигнуть бульвару
Мол, в том и том-то ты разоблачен.
И неизвестно, то ли отзовется
Соседский сеттер, то ли оживет
Боярский дог, и в городе начнется
Не то пожар, не то переворот.
Я ехал в центр покуда суть да дело
В Бейрут, в Тифлис, в Кампалу и Триест
И отгонял отравленные стрелы
От ноющих и уязвимых мест.
Я разрешил распутному Парису
Занять мой дом, и далее, найти
Мою пяту, и на одежде вышить
Куда стрела должна в меня войти.
А он, бедняк, занялся соблазненьем
Нагих богинь, разделом их вещей…
Я ехал в центр, подальше от сомнений,
От факелов, от ламп и от свечей
Бессовестным и бесколесным рикшей
