Она полулежит на диване в позе, подходящей только для очень интимной обстановки, и я рассеянно любуюсь некоторыми формами её тела, которые потом, вероятно, будут мне только противны.
— Впрочем, не вы один любитель перефразировать старые затёртые сентенции. Один более известный, чем вы, господин сказал: «Ад — это другие»…
— Какой господин?
— Не помню. Не имеет значения. Во всяком случае, он тоже из вашей волчьей партии.
— Этот господин не из моей партии, — отрицательно качаю я головой.
— Неужели?
— Ад — это только те, кто сильнее нас, — уточняю я. — Остальные могут быть и приятными.
— Не такая уж большая разница.
— Капитальная. Ваш господин обрекает на ад всех людей. А по-моему, в аду корчатся только слабые. Сильные туда не попадают.
— Налейте мне ещё, пока вы размышляете, — лениво предлагает Мэри, но явно и сама тоже размышляет о моих словах.
— Налью при условии, что вы больше не будете мудрствовать, — отвечаю я. — Это ваше хобби переливать из пустого в порожнее мне совсем не нравится.
— Но вы же советник по культуре, — напоминает Мэри, пока я наполняю её стакан.
— Парадокс профессии и ничего больше. Наша участь быть теми, кем мы, в сущности, не являемся.
Она берёт стакан, не меняя позы ленивой одалиски, и бормочет, окидывая взглядом комнату:
— Вы и на этот раз позаботились о цветах… Теперь я, по крайней мере, уверена, что это внимание вы проявляете ко мне, а не к жене…
«Ошибаетесь и на этот раз, милая», — отвечаю ей про себя, потому что я и не думал проявлять к ней внимание. Цветы покупает и меняет горничная, так же, как мыло и продукты, которыми набит холодильник.
— У этих цветов нет той силы, о которой вы говорите… И всё-таки посмотрите, какая красота! — Мэри указывает на большую вазу с крупными красными гвоздиками. — Вы не задумывались об этом, Генри?
— О чём именно?
— О силе красоты.
— Теперь мы перешли от животного мира к растительному, — страдальчески вздыхаю я.
— Хорошо, перестану вам надоедать, но после того, как вы мне дадите последнее пояснение.
— Если оно действительно будет последним… Мэри отпивает немного виски и спрашивает:
— Каким образом человек становится сильным?
— Хорошо бы было, если б я мог так же легко ответить, как вы спрашиваете… Способов, знаете ли, так много…
— Я спрашиваю о вашем способе.
«Спасибо за комплимент, — говорю я про себя. — Значит, ты меня считаешь сильным», но вслух, конечно, я произношу другое:
— Мой способ вряд ли вам пригодится. Человек, который испытывает чувство одиночества, не может быть сильным.
