Белоснежные Анды сверкали под нами, когда самолет взмыл вверх над Сантьяго. Сына тошнило в бумажный пакет, который любезно принесла стюардесса, жена держала его за руку. Мы почти не разговаривали. Глядя на снежные вершины, я вспомнил тот невероятный случай в прошлом году, когда самолет с молодыми уругвайцами потерпел крушение в горах. Как может что-либо живое просуществовать в полном одиночестве среди этих скал и снега хоть сколько-нибудь долго? Через эти горы можно только перелететь, они не для теплокровных человеческих существ. И все же некоторые способны выжить, даже если им приходится прибегать к крайним мерам и съедать своих товарищей.
Через шесть дней Военно-морской флот Чили вышел из Вальпараисо, якобы для учений. Однако затем корабли вернулись и захватили порт. Армия заняла центр Сантьяго, с севера над городом пронеслись реактивные самолеты, и к полудню Альенде уже лежал мертвым среди дымящихся руин Ла Монеды, похоронив чилийский путь к социализму. А те, кто сражался в Ла Монеде вместе с Альенде, – разные экономисты, социологи, доктора и юная элита его Grupo de Amigos Personales[39] – были увезены в армейские казармы и замучены до смерти с жестокостью, в которую трудно поверить. В Чили! В этой латиноамериканской Британии с замечательными традициями парламентских дебатов! Как и было обещано, пришла Джакарта, и в реке Мапочо плавали трупы.
Известия о зверствах быстро достигли Гаваны, в частности, благодаря тому, что военные осуществили ряд нападений также на кубинцев и собственность Кубы. Опасности подвергались не одни только чилийские левые и кубинцы, но и все иностранцы, особенно латиноамериканцы. Уже одно то, что ты уругваец или бразилец, могло стать тогда основанием для смертного приговора и уж всяко означало водворение на Национальный стадион – тот самый, где «Пеньяроль» одержал свою знаменитую победу в дождливый вечер 1966 года.
Все это, несомненно, имело место в действительности. Но даже в Гаване мои воспоминания и фантазии уже сталкивались друг с другом так же, как это происходит сейчас, смешивая и делая нечеткими сцены и лица, завлекая меня и вводя в заблуждение: что тогда произошло, что в действительности произошло, почему сегодня все совсем иначе?
Сильвию я встретил снова лишь через два года. Сумятица 1970-х привела нас обоих в Буэнос-Айрес. Встретив меня случайно в уличном кафе, она рассказала, что на самом деле было после того, как я уехал.
К счастью, в ночь накануне переворота Сильвия осталась у подруги в богатом квартале, поэтому во время налета ее не было в лачугах. В Провиденсии люди праздновали то, что считали своим освобождением, вывесив флаги из окон. Ради Сильвии ее подруга тоже вывесила флаг, чтобы не привлекать внимание. Они молча сидели в отчаянии после того, как прозвучали последние слова Альенде: «Возможно, радио «Магеллан» заставят замолчать…», за которыми последовало сообщение о его смерти; сидели, глядя на маленький трехцветный флаг со звездами, жалко трепетавший на ветру. «Это не важно. Вы все равно услышите меня. Меня запомнят как достойного человека».
