В дрожащем свете зажженных свечей Фульвио и его гость сидели за столом друг против друга.
Посетитель был человеком лет пятидесяти-шестидесяти, заметно потрепанным жизнью. На его лице, некрасивом, но дышавшем умом, только черные глаза под нависшими седыми бровями казались еще живыми.
– Пишете ли вы сейчас? – спросил Фульвио.
– Я закончил теоретический трактат об искусстве ведения войны, монсеньор, историю Флоренции вплоть до Лоренцо Великолепного и, представьте себе, пьесу для театра, комедию… «Мандрагора».
– Как бы мне хотелось ее прочесть. О чем она?
– О Лукреции, жене старого доктора Нича, которая обманывает его с молодым Калимачо. Это очень забавно. Но ваша светлость просили меня взобраться по приставной лестнице, чтобы поговорить о театре? – спросил неожиданно писатель, ставя на стол свой кубок.
Фульвио сделал то же.
– Не совсем, мессир Макиавелли… «Макиавелли, Макиавелли…»
Зефирина никогда не слышала ни от кого об этом человеке. Во Франции его имя сразу бы укоротили и звали бы просто мессир Макиавель… Странное имя звучало в голове как что-то непонятное и даже опасное.
– Я мог бы говорить с вами о литературе всю ночь, мой дорогой Никколо, – сказал Фульвио, нисколько не обидевшись; но вы правы, мы уезжаем завтра на рассвете. Нашу встречу в Сан-Кашано я устроил только для того, чтобы увидеть вас, а также пригласить к себе на службу и… забрать с собою в Рим.
– Стать личным советником князя Фульвио Фарнелло? – сказал гость задумчиво.
– Именно так.
Человек тяжело вздохнул:
– Ах, монсеньор, вы появились слишком поздно. При этих словах брови князя Фарнелло нахмурились.
– Значит ли это, что вы снова кому-то принадлежите?
– Увы, это так, монсеньор… принадлежу смерти… Мне уже недолго осталось. С каждым днем я становлюсь все слабее, и предложение, сделанное мне вашей светлостью, наполняет меня одновременно и радостью, и печалью. Италию ждут тяжелые времена, и мне б хотелось изо всех сил помочь вашей светлости…
В комнате наступило тяжелое молчание. Слышно только, как потрескивают свечи.
– Мой врач один из лучших и может помочь вам, Никколо.
Странный посетитель оборвал Фульвио выразительным жестом, говорившим: «бесполезно».
– Мне кажется, я угадал, что вас терзает, Фульвио… Таков, увы, удел всех итальянских князей. Подлинно великий князь, мой дорогой друг, если вы позволите мне вас так называть, в политике должен принимать во внимание лишь стоящие перед ним цели, не давая воли моральным предрассудкам… Без малейших угрызений совести он должен жертвовать всем, что окажется на его пути к достижению цели. Не доверяйте никому и ничему, князь Фарнелло! Не доверяйте своей семье, своей жене и своим детям, если они у вас есть! Не доверяйте самому себе!
