– Входи, Паоло.
В комнате с потолком, украшенным лепными кессонами, князь Фарнелло, полулежа, отдыхал на кушетке, покрытой золотой парчой, отороченной собольим мехом. Сейчас он был в белоснежной рубашке с кружевными манжетами, с широко распахнутым воротом, позволявшим видеть мускулистую грудь, и в простых штанах из серого бархата. В этой домашней одежде он выглядел еще моложе. На голове не было берета, но черная повязка все так же перечеркивала лицо. Сейчас, однако, лицо это не выражало ни малейшей напряженности. Князь был спокоен. Две борзых вяло приподнялись навстречу Паоло.
– Что скажешь? – спросил князь Фарнелло.
– Принчипесса находится в отведенных ей покоях, монсеньор.
– Отлично. Как мы условились, отвези ее завтра утром в Ломбардию… Я остаюсь здесь!
Отдав распоряжение, князь снова погрузился в чтение.
Паоло почесал затылок.
– По правде говоря, монсеньор… Принчипесса Зефира очень устала… и опасается, что у нее не хватит сил выехать завтра утром…
Лицо князя снова обрело надменное выражение.
– Княгине придется сделать над собой некоторое усилие. В конце концов, если усталость ее так велика, что она не может сделать нескольких шагов до кареты, отнесешь ее сам, Паоло, добром или силой…
Говоря эти полные иронии слова, он решительно перевернул страницу, давая понять своему оруженосцу, что дело решено.
Паоло, однако, не сдвинулся с места.
– По правде говоря, монсеньор… у нее… ну да, какой-то странный вид… Я, конечно, не лекарь, но у нее такое лицо, что…
Фульвио усмехнулся:
– По-моему, Паоло, у тебя слишком мягкое сердце…
Оруженосец продолжал переминаться с ноги на ногу:
– Эх, монсеньор, принчипесса так молода и… если бы вы ее видели, она такая печальная, такая кроткая…
– Печальная… кроткая… эта-то фурия… ну, конечно, она вскружила тебе голову, Паоло, – воскликнул князь, вскочив на ноги, обутые в домашние туфли в виде медвежьих лап.
Голос князя дрожал от негодования. Глаз загорелся недобрым огнем.
«Никогда он ее не простит», – с грустью подумал Паоло, который долгие годы служил молодому князю чуть ли не нянькой, и потому был единственным в доме Фарнелло, кто осмеливался временами возражать хозяину.
– Эта колдунья своими улыбками и слезами добилась того, что ты, Паоло, размяк… Ты меня неприятно удивляешь, – сказал князь и решительным шагом вышел из комнаты.
* * *
– Мне сказали, что вам нездоровится, мадам…
Коротко постучав в дверь, он быстро повернул торчавший снаружи ключ и вошел к Зефирине.
