— Сам ты шпион! Пить будешь?
— Сказал — с утра не пью. Шах!
— Ша-ах? — Он задумался, сделал ход и встал. — Тогда я один выпью.
Он запустил руки в тумбочку и погремел там стаканом, слушая, наклонив голову к плечу, как булькает жидкость; он совершал привычную, видно, манипуляцию на ощупь. Вынул стакан — он был налит до половины. Опрокинул в горло. Ничем не закусил.
Его передернуло, и он вздохнул.
— Ключик хороший, — сказал я и взял с доски ключ.
— Не лапай!
— А что?
— Положи, говорю, на место.
— Чудак вы человек! Это ж слон. Если я буду его бить, так ведь возьму же его в руки. Нелогично получается.
— Ну и пусть нелогично!
— Интересная бородка у него, — не отставал я. — Я когда-то слесарничал и немного разбираюсь в замках.
— На заказ делал, — буркнул Войтин.
— А замок к нему где?
— Где, где!.. Что ты привязался к человеку? Играй и помалкивай!
— Извините, — сказал я. — Я не думал, что вы примете это близко к сердцу. Мне совсем не хочется лезть вам в душу и задавать вопросы, которые вам неприятны.
— Ладно, опять извиняться начал! Может, выпьешь вина?
— Нет.
— А ты ничего парень, — сказал Войтин. — Упрямый. Ты мне даже нравиться начинаешь.
Я промолчал.
— Ты не обижайся, — сказал он. — Дело вот в чем… а-а… все равно не поймешь!
— Если вам неприятно, не рассказывайте, — предупредил я.
— Не в этом дело… — Он со всхлипом втянул ноздрями воздух, помолчал и сказал почти спокойно: — Это ключ от дома, которого нет. У меня до войны здесь, в этом городе, квартира была, понимаешь? Я мебель купил, все мелочи продумал и сделал. Замочек вот врезал на заказ, понимаешь? Ужасно приятно было самому этим заниматься. Гнездышко вил. Мы с женой занавески ходили в магазин выбирать, у нее на это дело большой вкус был. А, черт, где же спички?
Я дал ему прикурить.
— Ну вот… — Он глубоко затянулся. — Ну вот. А двадцать третьего июня я ушел на войну, а она погибла.
— Бомбежка? — осторожно спросил я.
— Она была связной партизанского отряда. Мне потом рассказали. Кто-то выдал ее в сорок четвертом. Ее держали полтора месяца в гестапо. Она ничего не сказала, понимаешь? Понимаешь? Кто бы так смог? Ты бы смог?
— Мой отец был расстрелян в гестапо. Он был разведчиком генштаба, — сказал я. Это была правда.
— Да? — Он устало потер лоб. — Где?
— В Германии. После войны мы несколько лет ничего не знали о нем.
— Да? — опять сказал он. — Если б я знал, кто ее предал, я бы убил его сам. Этими руками. — Он посмотрел на свои руки. — Сначала поговорил бы с ним, а потом — р-раз! — Он сказал это будничным голосом и трезво, внимательно посмотрел на меня. — Считаешь, пустые слова? А? Я об этом думал много лет по ночам.
