Войтин стал искать глазами, чем заменить отсутствующую фигуру.
— В гостинице шахматы дали? — спросил я.
— Мои.
— А где слона посеяли?
— Играл шесть дней назад. Пятого числа, утром. Приблизительно с восьми пятидесяти до девяти тридцати. И он был на месте. Ума не приложу, куда он делся. Всю комнату обыскал.
— Ого, какая точность! Это вы всегда запоминаете числа и часы, когда играете в шахматы?
— Тут запомнишь! — сказал Войтин, продолжая рассеянно озираться. — Меня милицейский капитан два раза с пристрастием допрашивал: в котором часу я играл, да как сосед — он как раз на твоем месте жил, Тарасом Михайловичем звали, — как он выглядел, не волновался ли в то утро, да что он говорил, да что я, после того, как он ушел, делал…
— А что такое? — спросил я.
— Да то, что убили его, Тараса Михайловича.
— Как убили?
— Очень просто. Тюкнули чем-то по голове в проходном дворе, и все.
Не чем-то, а кастетом. Его подобрал недалеко от места преступления, под стеной дома, старик, выносивший мусор, и, зная об убийстве, обернул в бумажку и принес в милицию. Кастет немецкого производства, каким пользовались эсэсовцы во время войны.
— Ограбление? — спросил я.
— Какое там ограбление! Я его все время выпить звал. А он: «Я здесь еще долго проживу, у меня все рассчитано, денег в обрез». А может, скупой был, врал. Но, по-моему, особых денег у него не водилось.
Войтин вынул из кармана ключ несколько необычной формы, подбросил на ладони, поглядел на него и положил вместо отсутствующего слона.
— Ходов обратно не берем?
— Ага.
— Давай. Е — два, е — четыре.
— Гроссмейстерский ход. А вот так? Слушайте, а если не ограбление, тогда что?
— Помешал кому-то, значит.
— Кому ж он мог помешать?
— Ему лет шестьдесят было. Слабенький. Валидол все сосал. «Я, — говорит, — отдохнуть приехал, здоровьице поправить». Вот и поправил! Но один раз, — моряк остро взглянул на меня, — пришел ночью, часа в два, и все вздыхал, на койке ворочался. Потом встал, зажег лампу, долго писал что-то, но порвал и бросил в пепельницу. А утром мы с ним вместе выходили, он в дверях встал, обратно кинулся и обрывки из пепельницы вытащил. Вот какие старички бывают, студент. А?
Мне показалось, что говорит он как-то нарочито равнодушно и его интересует этот «старичок» больше, чем он хочет показать.
— А вы капитану, что вас допрашивал, рассказали про это?
— Нет, забыл.
Правильно, капитану Сипарису он этого не говорил.
— Странный он был мужик, этот Тарас Михайлович, — сказал я. — Может, шпион?
