Потом зрители переключились на другую сценку на той же ослиной повозке, где монах с прилепленной бородкой бахвалился перед всеми своими золотыми цепочками, а еще один предавался полуденной сиесте в углу повозки, громко храпя и пуская ветры. Его коллеги тут же изображали, будто ему снится, что он показывает рукой на дом архиепископа и злословит на ухо своему товарищу по поводу богатого убранства жилища. Из толпы раздался голос:
— Не завидуй архиепископу, его кошелек так же пуст, как у тебя после стольких лет войны.
— Зато он его сразу наполнит, случись война с маврами!
Под ритмичное звучание музыки все три платформы, окруженные клубками ряженых в масках, проследовали до улицы Франкос, не прекращая отпускать острые шутки; подросток, изображавший архиепископа, не уставал прикладываться к тощавшему на глазах бурдюку с пахучей слезой Христовой, в то время как остальные «монахи» по мере удаления от кафедрального двора распалялись все более, остроты становились смелее; некоторые показывали из складок сутан большие деревянные фаллосы и делали непристойные движения в сторону публики, которая веселилась вовсю.
— Епископчик, епископчик! — кричали все, подпрыгивая.
— Давайте не будем отделяться и пойдем за ними, — предложила дочь адмирала.
Тем временем музыканты играли серебряными плектрами на лютнях, а еще на свирелях, мельничных трещотках и виолах, подыгрывая куплетам Минго Ревульго, известных по всему королевству:
Друг, пляши хоть до упада —
мы допрыгаем до ада!
Ну а к аду по дороге
наслаждений райских много!
Шумная кавалькада задерживалась у каждой таверны, где участники шествия именем прелата Санчеса просили подать им стаканчик вина или тарелку рагу с овощами. Вскоре часть сопровождавших, молодежь пораспущенней, разгоряченная парами пива и пряных напитков, стала искать приключений. Начались стычки, часто дело доходило до приставаний к девушкам, скрывавшим свои лица, поэтому «адмиральская» группа по знаку благоразумной доньи Тересы отошла к портику торгового ряда генуэзцев. Запыхавшись, они остановились под латунной вывеской у таверны «Ла Корона», заведения с доброй репутацией, посещаемого итальянскими и ганзейскими купцами.
Здесь царила праздничная торжественность. От канделябров и жаровен исходил мерцающий свет, сандаловые курильницы облагораживали горьковатый воздух. Хозяин таверны раздал гостям тарелки и предложил отведать суп из косули с гранатами и изюмом, жаркое из баранины, приправленное орешками пинии и фисташками, а также некоторые изысканные блюда вроде севильского старинного соуса, запеканки с миндалем, корицей и молоком, и любимое кушанье Яго — аппетитную глазунью с сыром и мясным соусом, которую слуги-мориски разносили по всему залу.
