— Действительно, поворот неутешителен, — сказал Церцер. — Некоторым из нас следует соблюдать максимальную осторожность. Заняв трон, дон Педро проявит свойственную ему склонность к мщению, а нам не остается ничего другого, как жить в этих условиях, ощущая свою беззащитность.
— Да смилостивится над нами Господь! Остается уповать на него, потому что счастье отвернулось от нас, друг мой, — вздохнул кастилец.
Плач толпы сливался с молитвами. Нескончаемый кортеж дворян, члены городского совета, рыцари в черных камзолах, клирики в капюшонах, аббаты в фиолетовых мантиях и надменные судьи — все шли опустив головы за королевским гробом. Под звуки молитв и сухой барабанный бой шествие миновало улочки Магдалены и направилось к кафедральному собору, откуда слышалась элегическая мелодия свирелей и перезвон колоколов.
— Ora pro nobis! — раздавалось отовсюду. — Ora pro nobis! [106]
Двор древней мечети, где установили монарший катафалк, был заполнен городской знатью. Апельсиновые деревья по сторонам сияли, как светильники, а десятки больших свечей, подобно фантасмагорической световой роще, придавали катафалку схожесть с дарохранительницей Великого четверга. Туманная дымка еле позволяла различить бледное лицо и жалкий взгляд королевы Марии, одетой в траур и окруженной скорбными дамами, меж которых вызывающе выделялась фигура доньи Гиомар.
Рядом стоял дон Педро — подбородок почти прижат к груди, на лице всегдашняя вызывающая усмешка. Мать и сын поджидали тело, неподвижные и бесстрастные. Казалось, что королевской вдове, взиравшей на окружающих с мстительным высокомерием, было обременительно присутствовать на этой траурной церемонии. Разве не являлся виновником ее несчастий этот человек, умерший у стен Гибралтарской крепости? Или, напротив, всю вину следовало взвалить на развратную донью Элеонору? Королева в равной степени ненавидела обоих, и это было единственное чувство, зревшее теперь в ее душе и искавшее надежного способа поквитаться за все.
При приближении гроба королева-мать подняла голову, и на лице ее возникла победная гримаса. И хотя месть есть занятие для мелкой души, которого хватает не более чем на день, нет женщины более опасной, чем та, которой пренебрегли. «Демоны мести вершат свои дела в тишине, а к этим бастардам, рожденным шлюхой Элеонорой, у меня жалости не будет», — проносилось у нее в голове.
Увидев, что их нет рядом с телом отца, как ожидалось, она пробормотала сквозь зубы: «Чтоб они провалились, выродки стервы сатанинской!»
