— Всего за неделю их тела превратились в гниющее месиво. Настолько ужасны проявления этой дьявольской болезни? — спросил Исаак.
— Друг мой, через несколько дней мы увидим здесь настоящий ад, — ответил Яго. — Чума пройдет по всей стране как Господь посреди Египта, поражая всякого первенца в земле Египетской. Чумное дыхание проникнет под двери, перекинется через стены, отравит самые укромные источники, им будет насыщен воздух и сущности людей по капризу провидения. Ты, кто-то другой, я — все мы можем попасть под эту косу.
Густые клубы дыма поднимались в ясное небо, грозная новость о приходе эпидемии распространилась мгновенно, паника овладела городом, его ворота закрылись для всех, кто мог явиться сюда извне. За неделю до Пасхи, в праздник Входа Господа в Иерусалим, все замерло в ожидании, отовсюду слышались лишь жалобные стенания:
— Чума отравляет воздух Севильи! Костлявая завладеет нашими телами на потребу червям! Смилуйся над нами, Господи!
* * *
Охваченные горьким предчувствием, словно яд тысяч змей уже растекся по колодцам и ручьям, горожане все-таки надеялись, что несчастье пройдет мимо, однако неделю спустя, заскрипев, открылась калитка в воротах Ареналя, привлекая внимание испуганных жителей по соседству, которые жгли шалфей и розмарин перед своими дверьми. Из калитки возник гонец, раздались сигналы трубы и барабана. Его сопровождал копьеносец. Они преодолели расстояние от Гибралтарского лагеря до Севильи, чтобы донести краткую и катастрофическую новость. Народ высыпал на улицу и, онемев, слушал известие о несчастье, болью отозвавшемся в сердцах: «Король Альфонс Одиннадцатый умер. В Святую пятницу он предстал перед Божьим судом. Его не сломили ни назарийцы, ни враги Христовы, сломила „черная смерть“. Молитесь за упокой его души».
— Если Бог вырвал у нас нашего короля, что же тогда ожидает нас самих? Скольких из нас погубит эта страшная напасть? — И из уст ужаснувшегося люда послышалось «Отче наш». Славословия и «аллилуйя» сменились молитвами об усопших, а радости — горестями.
Малые дети, не понимающие трагедии, смотрели кругом наивными глазами и с удовольствием маршировали под бой военного барабана по дороге в Сан-Клементе, где новость была передана королеве Марии. Вскоре город покрылся траурными флагами, с башен свешивались фиолетовые штандарты.
Яго в ту ночь потел, со лба даже капало прямо на письменные принадлежности. Заточенное гусиное перо чуть не прорывало пергамент, на котором он описывал чувства, продиктованные его озабоченной и изболевшейся душой:
