что человечеству нужна!
Нам памятнее год от года
Отечественная война.
И мне, ровеснику Победы,
сегодня не заснуть опять.
Спешу по фронтовому следу
в те годы — тех людей понять…
Дубосеково. Разъезд.
Насыпь. Шпалы. Стрелки. Рельсы.
Без конца из дальних мест
здесь в Москву проходят рейсы.
Выйди. Почву тронь ногой.
Зазвенит она, как камень.
Взбудоражена войной
и овеяна веками.
Вслушайся: такая тишь!
Простучит состав и снова
на ушедшее глядишь,
видишь признаки былого.
Наклонись. Земли комок
подержи в руке. Не надо
слез и клятв. Вдохни дымок
разорвавшихся снарядов.
Проведи рукой — и впрямь
жжет и режет, как осколки.
Ощути сегодня сам,
сколько пуль и павших сколько!
Сколько и каких людей
надо, чтобы устояла
жизнь под натиском камней
и кипящего металла!
Как походные огни,
перекрещенные строго,
здесь сошлись слова и дни,
люди, судьбы и дороги.
Здесь, на подступах к Москве,
высшею проверкой стали
мужество людей, идей
схватка, бой сердец и стали!
Война пришла кино и книгой,
еще была "война" — игрой.
Вот так и встретился с Великой
Отечественною войной.
Что я слыхал о настоящей
от очевидцев?. Мой отец
лишь нынче вспоминает чаще,
как ранило, как жег свинец,
как пять тяжелых операций
он перенес, как на столе
пять раз случалось оказаться…
А все же ходит по земле.
Молчал. Работал. Сына с дочкой
воспитывал. И сгоряча
порой выбрасывались срочно
лихие пробки пугача.
Ему на жизнь хватило шума,
устал от грома и огня,
и поступил, наверно, умно,
что к чтенью приучил меня.
Война опять врывалась книгой,
взрывая мозг, лишая сна.
Запоминались просто мигом
героев наших имена.
Дубинин. Кошевой. Матросов.
Панфиловцы… В пятнадцать лет
вставало множество вопросов,
и я на все искал ответ.
Много лет тому назад,
собираясь на парад,
брился тщательно Клочков
с невеселой думой.
Пел. Верней, гудел. Без слов.
В дверь землянки дуло.
Сорок первый, самый нервный,
Самый тяжкий год в войну!
Сразу человек военный
привыкает ко всему:
что порою хлеба мало,
что ночей не спит, усталый;
и к землянке, и к стрельбе,
к неустроенной судьбе…
Привыкает, если утром
будит вой над головой…
Но привыкнуть было трудно
к мысли: "Немцы — под Москвой!"
Лес войной обезображен.
Всюду надолбы и рвы.
До шоссе пешком и — сразу
на попутной до Москвы.
Прямо к Каменному мосту,
как всегда, Клочков прошел.
Кремль. Стена. Куранты.
Вдосталь находился. Хорошо!
Тихо-тихо. Рано-рано.
Стой, Василий! Посмотри.
Площадью, как полем брани,
в бой идут богатыри…
И припомнилось: " Французы…
Подожженная Москва…
В сердце метятся Союзу
немцы…"
Стынет голова.
