Написала мне мать письмо.
Вновь меня во всем укоряла.
Мол, ничто не пойдет само.
Мол, сыночек, успехов мало.
Хоть и дожил до сорока,
своего заповедного срока,
Но нужна ли твоя строка?
Что стрекочешь ты, как сорока?
Долбишь клавиши день-деньской.
Ждешь-пождешь от критики реплик.
Сыт по горло, поди, тоской.
Понапрасну одежку треплешь.
Возвращался б скорей домой.
Как соседи кругом, трудился.
Повстречался с какой вдовой
да сошелся али слюбился.
Жил бы дружно, своей семьей,
шелестел бы кроссворд в газете,
отдыхал бы весь день седьмой,
если б слушал всегда советы.
И еще попросила прислать
чаю, сыру, немного масла…
Что я ей могу написать?
Что еще ожидаю счастья,
что советы все трын-трава;
никому они не помогут.
Если взяли стихи права,
то затягивают, как омут.
И пошел я купить билет,
и месил декабрьскую слякоть,
чтобы сбросить вериги лет
и, как мальчик, опять поплакать
по несбывшемуся вчера,
не свершившемуся сегодня…
Не притворство и не игра
этих слез порыв благородный,
этот простонародный жест,
брызги смахивающий ладонью.
И не надо напрасных жертв,
блудный сын не смирен юдолью.
Не согбен я еще в кольцо.
Ничего, что слегка поплачу,
да не прячу свое лицо,
как и душу свою не прячу.
Не шуршу в уголке тесьмой,
бандероли не шлю, как прежде.
Написала мне мать письмо.
Все мы долго храним надежду.
