— Обо что же?
— Будет там Всезнава, что на меня обижена. Не даёт ей покоя коса моя длинная.
— Хочешь, проучу её?
— Не гоже парню девку учить, те паче кметю. Только вот я её уж поучила, да, боюсь, учение не в прок.
— Придёшь или нет? На жеребце своём прокачу.
— Приду, но не одна, со свидетельницей, что б не говорили после люди, что я девку замучила. Так ведь всегда бывает: все беды от чужаков, люди молвят.
— Приводи, кого хочешь, только пусть подруга твоя с нами рядом не ходит, не люблю я этого.
Гореслава кивнула и пошла дальше своей дорогой.
Однако, вечером он не пришёл. Она прождала его до заката солнца, сгорая от стыда. Эльга говорила ей, что задержало его что-нибудь у князя, но девка не верила. "С Всезнавой или с другой какой гулять пошёл", — думалось ей.
… Гореслава губы себе кусала, крепко пальцами щеки сжимала, что б не закричать, когда увидала его. Шёл он не один — рядом девка какая-то была простоволосая. Не он ли косу расплёл, чтобы волосами её полюбоваться? Срам девке той так ходить!
" Вот верность-то какая бывает", — прошептала Наумовна и спиной к Изяславу повернулась.
" Это Мартынова дочка была", — опосля сказала ей Эльга.
Весь день Гореслава Белёне Игнатьевне по хозяйству помогала, а под вечер пошла с Миланьей побродить по лесной опушке с кузовком поискать грибов. В хмурень часто шли дожди, поэтому было их видимо-невидимо. Леший не обошёл их вниманием, наполнил кузовки, не дал заплутать в своих владениях и с миром домой отпустил.
Шли они по лесной опушке, уже там, где деревья отступали, а место их занимали кустарники; кузовки руки оттягивали, до верху заполненные. Миланья баснь новую от девок узнала и теперь Наумовне пересказывала. А была она о девице — красе, что в полон к людям злым попала. А была она лучше солнца красного, белее снега зимнего, румяна, как спелое яблочко, а сама как лебёдушка. Семь вёсен, семь зим маялась она у колдуньи злой, что на людей мор насылала, самую чёрную работу у неё делала, на хлебе и воде жила — и всё ничего. И вот в ночку зимнюю, в вьюгу страшную бежала девица прямо по снегу глубокому в том, в чём была — в рубашонке старенькой. Шла долго-долго через леса дремучие, через топи непроходимые, но ни леший, ни звери лесные её не трогали, во всём помогали, и вышла она к сине морю, увидала у берега ладью… Ну, как водится, в ладье той был добрый молодец, что полюбил красну-девицу. Конечно, злая колдунья гналась за ними, пытаясь помешать, но так ничего поделать и не смогла. И жили они долго и счастливо, как только в баснях и бывает.
