— Любит! — повторила Наталья Дмитриевна, усмехаясь.
— Да, любит! — продолжала Елизавета Дмитриевна. — Это же ценить надо. Это больше всего на свете ценить надо — любовь!
— Очень жаль, если любит, — сказала Женя. — Но я-то его не люблю. И прошу тебя, мама, прошу — не разговаривай со мной больше об этом человеке.
— Как это — не разговаривай?! Глупости какие!
Женя взяла Руфу под руку.
— Пойдем.
И почти побежала по тропинке, так что маленькая Руфа еле поспевала за нею.
— Ну подожди, куда ты?
— Куда-нибудь, только подальше. Поскорей, куда-нибудь.
Тропинка сбежала к озеру. Тихая, полная зеленых и голубых отражений вода светилась у заросшего ромашками берега. Здесь Руфа решительно остановила подругу:
— Не беги, хватит. Давай садись. И давай рассказывай.
Женя послушно села рядом с Руфой на мягкий, поросший зеленым мохом бугорок.
— Я не знаю, что мне делать, Руфа, — сказала она.
— Ты что — из-за Пожарова, что ли?
— Тьфу мне на этого Пожарова! Я просто на какой-то развилке стою и не знаю, куда идти — направо или налево. Остаться или уж уехать… бежать отсюда.
— Женя! — Руфа взяла ее за руку. — Ты что… Может, кого-то другого любишь?
— Может быть, — еле слышно ответила Женя.
— Ох ты! А я-то, как слепая, не вижу ничего. Ну, а этот другой-то что — так совсем и не глядит на тебя?
— Сначала показалось, что глядит. А потом поняла, что не глядит. И глядеть никогда не будет. Никогда. А я… боюсь очень. Вдруг да вроде Веры начну ему в глаза лезть. Хорошо, что ли? Вот и думаю: может, уехать? А потом думаю: а хорошо ли будет, если вы все останетесь, а я уеду? Нехорошо. Потому и стою на развилке. — Женя вдруг заплакала, закрыв руками лицо. — Стою и стою… А тут еще Пожаров этот. А дома его привечают, и отец и мама… А думаешь, с моим отцом легко бороться?
— А ты не борись. Ты поговори по-хорошему, он и сам поймет. Ты же с ним всегда обо всем разговаривала.
— Раньше разговаривала, а теперь нет. Теперь мы с ним совсем на разных языках говорим.
— Вот как? Поссорились?
— Хуже.
— Хуже?
— Потом, Руфа. Когда-нибудь. Не надо сейчас об этом.
Снова замолчали.
— Прямо не могу я дома сидеть, — опять начала Женя, глядя на рябое от ветра озеро. — Я на птичник к тебе пойду, хоть что-нибудь делать.
— Ой, Женька, вот здорово! Помоги мне, для меня ведь это самая трудная пора начинается. Ведь мне-то некогда на развилках стоять, мне работать надо. Я за трудное дело взялась. А если ты у меня в бригаде будешь, — ты же будешь мне самой верной опорой. Мне очень твоя помощь нужна, Женя!
