— «Отбили»… — нахмурилась Женя. — Кто?.. Когда?
— Дело не в этом, не в этом, — поспешно вмешалась Руфа, — но ты вспомни, Вера, о чем вы с ним разговаривали?
— Ну как — о чем? Обо всем. И об утках спрашивал, и не трудно ли мне. И вообще.
— Вот так, сегодня про уток и завтра про уток. И все. Ему и скучно с тобой. А ты еще и обижаешься. А сколько мы с Женей разговаривали с тобой, книги тебе приносили, на спектакли тащили. Но что же ты за человек, если тебе ничего не интересно?
Тут Вера уже по-настоящему рассердилась. Она выпрямилась, засунула волосы под платок, и глаза ее сразу высохли.
— А когда, скажите на милость, дорогие мои барышни, когда это мне на спектакли-то ходить? Вы вон как поднялись на ноги, так всю жизнь из-за парты не выходили. А мне с пятого класса пришлось школу бросить; Не от лени, а потому, что работать надо было, потому, что мать вдовой с кучей ребят осталась: отец-то как ушел в сорок втором, так и не вернулся. Вы еще в куклы играли, а я в этом возрасте уже работала и младших ребят нянчила. А как подросла, так и в совхоз нанялась. И опять работа с утра до ночи. Дом-то у меня где? Вон он, за три километра. И зимой и осенью — шесть километров каждый день. Утром встанешь чем свет, а придешь — уже темно. Прошагаешь по морозу или по грязи три километра — так и свалишься, даже есть не хочется. Вот и читай тут, вот и развивайся, вот и разговаривай разговоры интересные.
— Утки кричат, — сказала Поля, зевнула и встала со скамейки. — Помочь, что ли, кормить-то?
— Ничего не надо! Ничего! — Вера вскочила. — Сижу тут, болтаю, а они кричат! Иди спать, Поля, я сама… — И, помолчав, добавила: — Он мне у директора комнату в новом доме хлопотал. Директор-то не дал, а он хлопотал! Жалел меня. А теперь…
— Он просил для тебя комнату только потому, что ты лучшая работница в совхозе, — вмешалась Женя. — Только поэтому. Это я тоже могу сделать — поговорить с отцом, чтобы дал тебе комнату.
— Да что мне комната твоя! — отмахнулась Вера. — Мне его хлопоты дороги, не комната. Возьмите вы себе с отцом ту комнату!
Вера стремительно, крупным шагом вышла из сарая. Утки, увидев ее, подняли галдеж, потекли к ней со всех сторон. Сплошь белые, с бледно-желтыми клювами и черными бисеринками глаз, они, словно поток, спускались с бугра, вылезали из озера, толкались боками — неуклюжие, нерасторопные — и все спешили к ней, к своей хозяйке. Обычно Веру тешило это, но сегодня она, даже не взглянув на своих уток, прошла под навес готовить корм.
