Как она ненавидела, когда он рассуждал так благоразумно! Она сразу чувствовала, что у нее долг перед этим человеком, и поэтому не хотела видеть его таким… рассудительным.
— Я ценю ваше предложение и благодарю зато, что позволили мне заново обставить ваш дом, — деланно улыбнулась она, — но, по-моему, все это совершенно бесполезно.
— Ваше нежелание поддержать меня просто убивает. Не понимаю, почему вы не на седьмом небе от таких перспектив!
— На седьмом небе?
Она воззрилась на него и хотела возмутиться, но заметила веселый блеск в его глазах.
— Да. Вы обожаете обставлять дома. Всегда обожали. А теперь получили вескую причину разорить все магазины.
Любая жена бросилась бы ему на шею и осыпала благодарными поцелуями.
— Мечтайте сколько угодно.
— И буду. Я живу ради этого дня. Конечно, когда этот день настанет, боюсь, я умру на месте от потрясения. А потом вы пожалеете, что не осыпали меня поцелуями.
«Не дразни меня. Только не дразни. Просто уходи». Она набрала в грудь побольше воздуха и сказала:
— Я так и не смогла решить, что именно в вашем остроумии раздражает больше всего. Те остроты, которые могут ранить человека, или веселые, дружелюбные шутки, которые окружающие находят столь очаровательными?
— А ведь было время, когда вам все во мне нравилось. Ирония заключается в том, что ни то ни другое не выражает всей глубины моего характера.
С этим загадочным замечанием он поклонился и направился к двери.
— Я не шучу, Хэммонд! — крикнула она вслед. — Никакого примирения не будет!
— Да, со стороны кажется, что шансов мало, — согласился он, — Я должен поставить на себя в «Бруксе». Полагаю, выигрыш будет огромным.
Виола досадливо поморщилась:
— В «Бруксе» делают ставки на наше примирение?
Он остановился и удивленно посмотрел на нее.
— Разумеется. И в «Уайтсе», и в «Будлзе» тоже, насколько я понимаю. Вернется ли леди Хэммонд на брачное ложе еще до окончания сезона? И что станет делать Хэммонд, если этого не произойдет?
Сгоравшая от стыда Виола тихо застонала.
— Боже, спаси нас, бедных женщин, от джентльменов и их клубов.
— Бросьте, Виола, — усмехнулся он. — По-моему, это комплимент вашему упрямству и силе воли, тем более что на меня ставят весьма немногие.
— А вас забавляет что все мужчины считают меня такой фурией, перед которой никому не устоять, — сухо бросила она.
Этот негодяй еще и смеется!
Прислонившись плечом к косяку, он скрестил руки на груди.
— Я не обсуждаю то, о чем говорят в клубах. О чем беседуют между собой мужчины, лучше не знать. Ни одной женщине не полагается об этом знать, иначе они так возмутятся, что навеки лишат нас счастья пребывать в их обществе.
