Карлу Клингсу, 4 октября 1864 г.:
«Весь последний год я болел (мучили карбункулы и фурункулы). Если бы не это, то моё сочинение по политической экономии, «Капитал», было бы уже напечатано» (31:354).
Наиболее полный источник для реконструкции истории болезни Карла Маркса — это его письма к Энгельсу. Как сказано, с годами описания Марксом заболеваний становились всё более подробными и красочными. Временами болезнь тоже выступала как оправдание задержки с письмом (не на год, конечно, а на неделю, две, три…). Но в переписке с «Фредом» функция сообщений о болезнях далеко выходит за рамки обоснования эпистолярной неаккуратности, и поэтому болезненные сюжеты появляются здесь много чаще, чем опоздания с ответом.
Складывается впечатление (особенно на рубеже 50—60-х и дальше), что ни одна напасть не проходила без того, чтобы не стать предметом сообщения другу в Манчестер. Например:
«Я на этой неделе не мог осуществить своего намерения, так как из-за жары заболел чем-то вроде холеры. Меня рвало с утра до вечера. Сегодня снова могу писать» (29:375)
Или:
«Вот уже десять дней у меня чудовищная зубная боль и весь рот в нарывах, т. е. воспаление дёсен и т. д.» (29: 300).
Или:
«От досады я совершенно болен» (29:318).
Сообщает Маркс иногда и о болезнях жены. Так, в течение марта—апреля 1857 г. он дважды вскользь упомянул в письмах о какой-то, по-видимому, затяжной и нелёгкой болезни госпожи Женни, однако же не балуя подробностями друга и анналы [«моя жена очень нездорова» (29:86) и «последние две недели жене моей стало ещё хуже, чем в предыдущие месяцы, и в доме было большое беспокойство» (29:98)]. Зато фрау Маркс, ещё не совсем оправившаяся от этой самой болезни, пишет 12 апреля 1857 г. Энгельсу:
«По приказанию муфтия один инвалид пишет за другого. У Чали болит полголовы, страшная зубная боль, болят уши, голова, глаза, горло и бог знает что ещё. Ни опий, ни креозот не хотят помочь. Зуб необходимо вырвать, а он не даёт» (29:529)
Кажется, Пруст заметил: в некоторых больших семьях бывает так, что кто-нибудь один как бы присваивает себе монополию на болезнь. При этом, разумеется, заболеть может любой, однако это спокойно всеми воспринимается как явление вполне ординарное, в то же время недуг «монополиста» становится событием для всего дома. Среди домашних он считается более подверженным заболеваниям, нежели другие, и всегда у него это тяжелее других.
Уж не наблюдалось ли чего похожего в семье Марксов? И не был ли такого рода «монополистом» общепризнанный и безусловный её «муфтий»?
