«Не смейте ходить на ту сторону в мое отсутствие». Но он никогда не отсутствовал, доктор, не помню минуты, чтобы его не было, так что мы старались не приближаться к занавеске.
«Теперь это наш дом, и нужно научиться не мешать друг другу».
«А что с остальным домом?» — спросил Джейк.
«Он больше не наш. Теперь, когда вашей матери с нами нет, все изменится».
И все действительно изменилось, как он и сказал.
Нас обрядили в черное, с головы до ног. Джейк испачкал себе лицо кладбищенской землей и стал похож на бравого вояку в камуфляже.
«Я должен был это сделать», — объяснил Джейк.
Отец велел ему: «Вымой лицо».
«Нет», — сказал Джейк. Он стоял у края могилы, в нескольких футах от гроба, и явно не собирался уступать.
«Вымой лицо, а то я тебя сейчас землей умою».
Какие-то люди, дальние родственники, которых мы никогда прежде не видели, смотрели и молчали.
«Мы одни остаемся», — мысленно взывал я к этим людям.
«Мы одни остаемся с ним», — продолжал я нараспев, пока отец и Джейк пытались переупрямить друг друга.
«И какой в этом толк?» — недоумевал я.
«Нет», — сказал Джейк отцу, когда тот велел ему умыться. «Нет», — повторил он и, зачерпнув горсть земли, размазал ее по лицу. Отец, поплевав на руки, растер слюну по щекам Джейка, превратив землю в грязь, а ярость моего брата — в слезы. Джейк отчаянно сопротивлялся, но отец был сильнее и, как всегда, взял верх — вскоре, уже укрощенный, Джейк стоял, руки по швам, глядя прямо перед собой. Я посмотрел на свои черные брюки, белую рубашку, черный галстук. Посмотрел на отца, снова плюющего на руки, только на этот раз для того, чтобы отчистить их. Взяв небольшой комочек земли, я провел им по рубашке и по галстуку, прочертив темные полосы. Отец не видел. А Джейк видел и улыбнулся. Солидарность, подумал я.
«Слишком поздно», — сказал Джейк.
«Заходи», — произнес незнакомый голос, но стоило мне войти, как я тут же оказался припечатанным к полу. Отец был где-то рядом. Не знаю почему, но я не сомневался, что темно только здесь, а там, за окнами, сияет солнце и в разгаре день. Одна только мысль билась у меня в голове: не надо было отдергивать занавеску, не надо было… Я попытался вырваться, но почувствовал, что захват стал еще сильнее.
«Не дергайся», — сурово сказал незнакомец и сжал меня так, что аж впился в кожу ногтями.
«Снимай пижаму», — велел мне отец, по-прежнему стоявший чуть в стороне.
«Снимай пижаму», — прошептал чужак, наклонившись к моему уху. Я ощутил брызги слюны на шее. Ненавижу это, доктор, ненавижу-ненавижу-ненавижу. Чья-то вонючая слюна на моей шее. Ужасно. И запах ужасный. Хотя, наверное, не всегда. От мамы, например, так не пахло. К тому же она целовала нас сухими губами, никакой слюны. А незнакомец, пока стаскивал с меня пижамную курточку, умудрился обслюнявить мне и лицо, и шею, и грудь.
