— Что?
Питер перетащил кресло поближе к кровати и посмотрел на меня в упор.
— Чарли, не будь идиотом, логика очевидна. Сначала к тебе приезжает некто, о ком ты не хочешь даже говорить, потом посылаешь всех к такой-то матери, потом сматываешься в самую метель, несмотря на то, что болеешь. Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что произошло нечто, что тебя напрягает. И поправь меня, если я ошибаюсь. Кстати, все — включая Полину — думают, что ты в парке прогуливался, а не пытался смыться.
А вот это уже было интересно.
— Как так?
Питер отвел взгляд:
— Да это я тебя нашел и притащил в школу, когда ты там валялся, — объяснил он, — Я чувствовал, что ты выкинешь подобный фортель, и решил проследить. Извини. Твои вещи я закинул в твою комнату. Вот.
Вообще-то, тут бы мне разозлиться и сказать Питеру все, что я думаю о подобных доброхотах. Но я почему-то почувствовал теплую волну благодарности — чувства, которое не испытывал уже много лет.
— Спасибо.
Питер посветлел, в синих глазах появилось искреннее удивление — он, видимо, ждал от меня именно злости.
— Да не за что.
За окном опять падал снег, зима все-таки не отступила, в лазарете было светло, и я хорошо видел, как Питер мается от чего-то невысказанного. Физиономия у юного гения Чейса была прозрачная.
— Когда пришло известие, что мама и папа пропали, Джой так же…как ты… — на обычно красноречивого Питера сошло косноязычие, но я не улыбнулся. Питер не рассказывал мне о родителях, он так же хранил это в своей душе, как и я свои собственные тайны, — … я просто вспомнил, когда ты был без сознания. Они были в Луна-Сити, — горько пояснил он. Я не стал говорить, что мне об этом известно.
Это признание в собственном горе было как дар — слишком хрупкий, чтобы его отложить, но слишком колючий, чтобы держать в руках.
— Ко мне приезжала мать, — неожиданно даже для самого себя сказал я в тишину, что установилась между нами, — Я не видел ее почти шесть лет. Она однажды просто оставила меня около ворот приюта и уехала, села в машину и укатила, даже в зеркало заднего вида не посмотрела.
— Почему? — спросил Питер через минуту. Я пожал плечами:
— Слишком много развлечений. Слишком много мужчин. Слишком много хлопот от меня. Одно время я даже думал, что это я делал что-то не так. Потом понял, что я — не при чем.
Да, так было долго. Я винил себя, искал ее, чтобы объяснить, пообещать что я буду хорошим ребенком, только пусть она заберет меня домой, к себе, но шли годы и найти ее было невозможно, а потом, однажды, мы сидели в участке у Риди, я ревел и просил его ее найти, а Дик сжимал кулаки в ярости и, наконец, рявкнул: "Вертихвостка — вот кто твоя мамаша! А ты дурак, если думаешь, что это из-за тебя она ушла. Она сделала это — она и виновата, и нечего винить себя, ясно?". После того разговора я начал приходить в себя, но и того наивного эмоционального мальчика, пусть даже и малость вспыльчивого и привыкшего решать проблемы кулаками, не стало. В двенадцать я уже был известен в полиции как карманник, всегда носил с собой кнопочник, курил, и в каждую встречу с Диком ругался с ним по поводу и без.
