— Помолчите! — она разбинтовала рану.
Господи, как же он терпел, ни разу даже не застонал — повязка же промокла от крови! Конечно, он натрудился, устраивая её в лодке. Вот только опять губу закусил. Ольга и не заметила, как заговорила над ним, зачастила, как сердобольные госпитальные сестры:
— Потерпи, миленький, потерпи, родимый!
А медикаментов-то у неё с собой — только йод и бинты. Это при воспалившейся ране! У неё дрогнули руки.
— Не собираешься же ты лить йод в открытую рану! — ехидно сказал чей-то женский голос у неё за плечом.
Ольга испуганно оглянулась. Никого. Голос звучал у неё в голове!.. Других лекарств же нет!
— А на что тебе руки? Уже забыла? Ну и бестолковые у меня внуки… Жар сними — он с минуты на минуту в беспамятство впадет, что одна делать будешь?!
Ольга поднесла руки к ране.
— Двигай заразу — пусть наружу выходит. Да не спеши! Рану закроешь, внутри что-нибудь останется — болеть долго будет! — продолжал командовать голос.
И действительно, из раны стала выходить кровь вперемешку с гноем, а края раны стягивались, как по волшебству.
— Ну я пошла! — сказал голос. — Дальше ты и сама справишься…
Не прикасаясь к больному месту, Ольга сдвинула края раны ещё больше шов медленно затянулся, соединенный её руками. Она наконец вытерла вспотевший лоб.
— С кем это вы разговаривали? — спросил её Флинт: боль отпустила его, и в последние мгновения он с интересом наблюдал за её манипуляциями.
— Ни с кем, — смутилась Ольга.
— Сами с собой, понятно… с кем ещё здесь можно поговорить?
— Ладно, разрешаю вам надо мной посмеяться — в интересах лечения.
— Мы с курса не сбились? — он заглянул ей в глаза.
Сердце девушки зачастило. Она поспешила к компасу и тотчас вернулась.
— Идем по курсу.
Он кивнул.
— Еще неделька — и вы станете заправским моряком… Я могу встать?
— Ни в коем случае!
— Я хорошо себя чувствую.
— Полежите хоть пару часиков!
Дожили: сестра милосердия просит раненого как об одолжении — поберечь себя!
— С одним условием: вы расскажете мне о своей прабабушке. Ветер нам в спину — будем на компас поглядывать, и все дела!
— Но это длинная история.
— А я как раз никуда не тороплюсь.
— Хорошо, слушайте…
***
Было это давно. По Петербургу бешено мчалась закрытая карета, в которой, ни жива ни мертва, в подвенечном платье сидела юная Лизонька Астахова. Кучер, закутанный до глаз, нахлестывал лошадей, торопясь домчать до окраины города, где его ждала подстава[5].
Там он соскочил с козел, снял с головы шарф, распахнул дверцу кареты и с поклоном предложил руку юной невесте.
