— Пусть так, — решила я не останавливаться сейчас на этой теме. — Но почему сразу не сказали мне правду?
— Не очень приятно говорить о таких личных вещах, — выдохнул он с обидой. — Тем более… что это меняет?
— Многое, — весомо ответствовала я. — Больше вы себя узами Гименея не опутывали?
— Боже сохрани, — испугался банкир. Ещё немного — и, наверное, перекрестился бы. — Нет уж, хватит. Я один. И мне это нравится. Ни за кого не отвечаю. И бояться могу только за собственную шкуру.
— Не сходится, — отрицательно покачала я головой. — Никак не сходится. За свою бывшую супружницу вы почему-то по-прежнему тревожитесь. А? Я не права? Только не говорите мне, что потребовали от меня устроить за ней слежку лишь ради того, чтобы прикрыть тем своё самое заветное желание — «устранение» собственной персоны.
Лазутин промолчал. Он нахмурился и, опустив голову, уставился на свои руки, лежавшие на столе. Я поняла, что запущенный мною снаряд точно угодил в лунку, распространяя вокруг ударные волны, охватывающие все большее и большее пространство, коим являлось тело Лазутина.
— Если вы столько лет уже не вместе, то как понять ваше утверждение, что Марина совсем недавно неожиданно вдруг изменилась? Откуда вы взяли этот лунатизм?
— Ну хорошо, — пробормотал он. — Раз уж так вы ходит… Раз уж вы столько знаете — не имеет смысла все окончательно запутывать… Да, мы не живем вместе. Не жили. Но где-то полгода назад Марина приехала ко мне — я живу в загородном коттедже, и охранники её пропустили, потому что знали, кто она. Она казалась какой-то… опустошенной, подавленной. Стала говорить, что жизнь не удается, что она иногда скучает без меня. В общем, едва не лила слезы. Потом… Потом прижалась ко мне. Мы начали вспоминать нашу совместную жизнь и… Ну, короче, она осталась у меня.
— Понятно. Вы завалились в койку. Дальше.
— Завалились… — обиделся Лазутин. Однако не стал заострять на этом внимание и продолжал: — Мы заснули где-то к двум ночи. А ближе к утру я проснулся и… В общем, как и рассказывал. Она ходила по дому и как будто что-то искала.
— А когда поняла, что вы ее увидели, то впала в ступор. Дескать, сама не понимаю, что творю, и так далее.
— Ну… Почему «дескать»? Она вела себя на самом деле, как этот… Как человек, который не знает, что творит. Взгляд затуманенный, не обращает ни на что внимания…
— Но вы сказали, что она как бы что-то искала, — возразила я.
— Ну, сначала мне так показалось.
— Ага. А всё изменилось, когда вы её окликнули. Именно тогда взгляд у нее стал туманный. Правильно?
