Лишь бы не было войны! | страница 50
— травить быков и возделывать оливковые рощи, польки — показывать стриптиз, а
итальянцы — жрать свои похожие на дождевых червей спагетти. А надо всем этим
возвышается Германец Непобедимый — хранитель родовой чести, воинской доблести и
европейского порядка. А ведь это и есть счастье, Вальдемар! Быть самим собой!
Этого никогда не понять тем либеральным кликушам, которые желают превратить весь
мир в винегрет. Вальдемар, ты любишь винегрет?
— Терпеть не могу, — отвечал я, и это была правда.
Двадцать девятого февраля этого високосного года я уже выезжал тем же самым
поездом в Россию. Мама подарила мне отличный кожаный плащ, вроде того, который
был у Мюллера в "Семнадцати мгновений весны" (этот фильм здесь тоже существует,
правда, весна эта не 45-го, — эта дата здесь ни у кого не вызывает никаких
эмоций — а 41-го), что довершило мою германизацию.
Судьба в образе Виолы встречала меня в первый день весны на перроне Варшавского
вокзала.
АВЕНТЮРА ПЯТАЯ,
из которой читатель узнает, что защита чести и достоинства граничит с
преступлением против человечности.
Евреи, как и всякий кочевой народ, были нечистоплотны, и это вызывало отвращение
у оседлого населения.
С.Я.Лурье.
Виола ничуть не изменилась, однако по ее обеспокоенному лицу я понял, что что-то
произошло.
— Мой двойник снова защищал свою библиотеку? — сразу же спросил я после
сдержанных приветствий.
— На этот раз похуже.
— Что же случилось?
— А вот что. Позавчера на лекции по диалектическому материализму, сразу после
каникул, наш лектор Моисей Давидович Доберман-Пинскер — фамилия довольно
смешная, правда? — рассердился за опоздание нескольких студенток, стал читать им
мораль и дошел до того, что сказал, мол, слишком много русские девушки рожают…
Ты ведь сам студент и знаешь студенческое кредо всех времен и народов: собака
лает, караван идет. Так нет! ему понадобилось встревать, и требовать от
профессора извинений перед русскими девушками, будто тот когда-нибудь извинится.
Что за человек! Он постоянно попадает в какие-нибудь дурацкие истории, а иногда
и меня впутывает…
— Это просто поразительно, — усмехнулся я. Мы шли через вокзальную площадь, где
к нам приставали цыганки, — ты жалуешься мне на меня самого.
— Ой! Никак не могу привыкнуть… Но ты какой-то другой.
— Что ж было дальше?
— Тот, естественно, не извинился, а Вальдемар тогда пожелал ему всех чертей и
вышел.
— А ведь он правильно поступил, — произнес я, проходя через контроль. — Всякий
человек на его месте, я думаю, поступил бы так же, вне зависимости от