Лишь бы не было войны! | страница 50



— травить быков и возделывать оливковые рощи, польки — показывать стриптиз, а

итальянцы — жрать свои похожие на дождевых червей спагетти. А надо всем этим

возвышается Германец Непобедимый — хранитель родовой чести, воинской доблести и

европейского порядка. А ведь это и есть счастье, Вальдемар! Быть самим собой!

Этого никогда не понять тем либеральным кликушам, которые желают превратить весь

мир в винегрет. Вальдемар, ты любишь винегрет?

— Терпеть не могу, — отвечал я, и это была правда.

Двадцать девятого февраля этого високосного года я уже выезжал тем же самым

поездом в Россию. Мама подарила мне отличный кожаный плащ, вроде того, который

был у Мюллера в "Семнадцати мгновений весны" (этот фильм здесь тоже существует,

правда, весна эта не 45-го, — эта дата здесь ни у кого не вызывает никаких

эмоций — а 41-го), что довершило мою германизацию.

Судьба в образе Виолы встречала меня в первый день весны на перроне Варшавского

вокзала.


АВЕНТЮРА ПЯТАЯ,

из которой читатель узнает, что защита чести и достоинства граничит с

преступлением против человечности.


Евреи, как и всякий кочевой народ, были нечистоплотны, и это вызывало отвращение

у оседлого населения.

С.Я.Лурье.


Виола ничуть не изменилась, однако по ее обеспокоенному лицу я понял, что что-то

произошло.

— Мой двойник снова защищал свою библиотеку? — сразу же спросил я после

сдержанных приветствий.

— На этот раз похуже.

— Что же случилось?

— А вот что. Позавчера на лекции по диалектическому материализму, сразу после

каникул, наш лектор Моисей Давидович Доберман-Пинскер — фамилия довольно

смешная, правда? — рассердился за опоздание нескольких студенток, стал читать им

мораль и дошел до того, что сказал, мол, слишком много русские девушки рожают…

Ты ведь сам студент и знаешь студенческое кредо всех времен и народов: собака

лает, караван идет. Так нет! ему понадобилось встревать, и требовать от

профессора извинений перед русскими девушками, будто тот когда-нибудь извинится.

Что за человек! Он постоянно попадает в какие-нибудь дурацкие истории, а иногда

и меня впутывает…

— Это просто поразительно, — усмехнулся я. Мы шли через вокзальную площадь, где

к нам приставали цыганки, — ты жалуешься мне на меня самого.

— Ой! Никак не могу привыкнуть… Но ты какой-то другой.

— Что ж было дальше?

— Тот, естественно, не извинился, а Вальдемар тогда пожелал ему всех чертей и

вышел.

— А ведь он правильно поступил, — произнес я, проходя через контроль. — Всякий

человек на его месте, я думаю, поступил бы так же, вне зависимости от