И вот теперь он вдруг понял, как жаждал любви. Все чувства и желания, сдерживаемые в эти три года, нахлынули разом. Любил ли он когда-либо? Нет, любить не любил, а вот увлекался многими. В Тбилиси его знали. Он был видным парнем, безгранично уверенным в себе. И это, как ни странно, нравилось девушкам.
Толстый сосед открыл глаза:
— Ну что, все еще не прилетели? Черт их задери!
Леван поглядел в окно. Самолет летел над Кавказским хребтом.
Появилась стюардесса. Она несла леденцы на алюминиевом подносе.
Сосед схватил целую горсть. И сразу стал разворачивать конфеты одну за другой.
— Зря потерял время, — жаловался он Левану, — летом в Москву хоть не приезжай, ничего, черт побери, не купишь!
Хидашели промолчал.
— С мебелью шут с ней, — не унимался сосед, — а вот обуви не смог приличной раздобыть…
Самолет все еще летел над хребтом. Леван любил горы. И в другое время их вид привел бы его в прекрасное расположение духа.
— …Хорошо еще, что попался чешский хрусталь… — и толстяк навалился на Левана, заглядывая в окно. — Ого, через двадцать минут будем в Тбилиси. Вы, наверное, летали на футбол?
— Какой там футбол, я тоже за мебелью бегал! — настроившись вдруг на шутливый лад, неожиданно для себя самого ответил Леван.
— Ну и как? Достали что-нибудь?
— Все, что хотел.
— Не может быть? А я всю Москву обегал и даже в витринах ничего подходящего не видел!
— Вот чудак! Кто же будет в витрину стоящий товар выставлять. Надо с продавцами договариваться.
— Пытался, дорогой…
— Ну и…
Лысый безнадежно развел руками.
— А кто вам так поверит? С ними надо умеючи разговаривать. Вам нужен столовый гарнитур, спросите, что надо, поднесите два пальца к носу. И все в порядке, продавец знает, что вы свой человек.
Лысый обалдел. Он удивленно смотрел на Левана, не зная, верить ему или нет.
Леван заметил, что зажег в душе соседа пожар, приняв беспечное выражение, достал из кармана сигарету и тут же услышал голос стюардессы:
— Курить нельзя. Самолет идет на посадку. Застегните ремни.
Леван положил сигарету обратно в пачку.
Стюардесса, казалось, осталась довольна беспрекословным повиновением и даже слегка улыбнулась.
А лысый все не сводил с него глаз. Но потом словно очнулся, застегнул поспешно ремень, откинулся на спинку кресла и закрыл лицо большим клетчатым платком…
Самолет летел над Мтацминдой. И хотя Леван никогда не отличался особой чувствительностью, он вдруг разволновался. Разволновался, не раздумывая, собственно, о том, что было причиной его волнения — то ли приближение к Тбилиси, то ли встреча с прежней жизнью, с которой он распрощался три года назад.
