Платон во все глаза смотрел на Веру и почему-то молчал.
– Будете потом вспоминать, как застряли на промежуточной станции и подвернулась там одна официанточка. И завязался с ней романчик! Смешно... В комнате для иностранцев...
Платон все еще молчал.
– Она была, ну, не так чтобы очень... но поскольку дело-то было проездом...
– Вера, вы себя просто не понимаете... А мне кажется, я знаю вас много лет и понимаю вас... В вас нет того, что я ненавижу... Вы – настоящая! Естественная! Мне с вами легко... Я такой, какой я есть... Мне не надо притворяться... И вот на этом вокзале, смешно сказать, я впервые почувствовал себя свободным.
Вера слушала монолог Платона, и глаза ее излучали нежность.
– Вы себе просто цены не знаете, – взволнованно говорил Платон. – Вы – добрая, вы – красивая... вы... очаровательная... да, да... вы прекрасны!
– Господи! – вздохнула Вера. – Мне таких слов никто никогда не говорил!
Неизвестно, что бы сейчас произошло, вернее, известно, но... неожиданно раздался стук в дверь.
Платон отступил подальше от Веры и раздосадовано сказал:
– Нигде нет покоя!
На пороге с виноватым видом возникла Юля:
– Ребята, караул! Я понимаю, как я не вовремя! Но нелетная погода! Если б вы знали, как я ненавижу нелетную погоду! Сейчас с аэродрома мне доставят их целую стаю. Набегаюсь я тут!..
– Как это все некстати! – вырвалось у Веры.
– Да! – покивала Юля. – Авиация работает возмутительно!
– Что у вас за вокзал! – злился Платон. – Нигде нельзя остаться вдвоем!
– Ну, мы пошли! – сказала Вера.
– Вы пошли! – подтвердила Юля. – Только куда?
– К такой-то... бабушке! – раздраженно сказал Платон. – Куда нам еще деваться, бездомным?!
Они покинули интуристовскую комнату...
...Дойдя до конца платформы, они спрыгнули на землю и зашагали вдоль железнодорожного полотна, вдоль бесконечных рельсов, то сбегающихся вместе, то разбегающихся в разные стороны.
– Ведете меня к себе домой? – высказал предположение Платон. – Так, вдоль железной дороги, ближе?
– Вы что? – изумилась Вера. – Туда двадцать километров!
– Чтобы остаться с вами вдвоем, я пройду и тридцать! – расхрабрился Платон.
– Тогда потопали уж до Грибоедова, чего там!.. Вы сами оттуда?
– Да, родился на берегу реки Урал. Мы жили недалеко от парка с красивым названием «Тополя». Тополей почти не осталось, а название прежнее. А потом мать от отца ушла, мне тогда десять лет было...
– К другому ушла?
– Да... И мы в Москву перебрались. Отец у меня – его весь город знает. – Тут в голосе Платона явно зазвучала нежность. – Он детский доктор. Знаете, таких теперь нету, про таких Чехов писал. Через его стетоскоп прошли практически все жители. И те, которым под пятьдесят, и их дети, внуки... Ему в городе больше всех верят!
