— Похудела! — отозвалась хозяйка. — Восемьдесят кило было, девяносто осталось!
Иван Степанович спросил, где остальные дочки.
Мать сказала — на ферме.
— А Дарья?
— Шут ее знает, где ее носит. Загуливает, язва! Они у меня все бедовые — с молошных зубов гуляют.
— Чего ж ты ее ругаешь? В мамку! — смеялся председатель. — Небось и сама обожала, когда тебе мужики пятки чесали.
— А я и сейчас обожаю. Мой сезон еще не прошел!
Она звонко расхохоталась, большая, здоровая, загорелая, как шоколадина.
— При детях не совестно, — проворчала Фекла. — Какая вы, мама, право, чудачка аморальная!
— А кому вы нужны, моральные? — весело отозвалась мать.
За переборкой пугалась и хлопала крыльями курица. Я поняла, что Дарья прячется там, и только подумала, как ее выманить, а председатель уже закричал:
— Вон она где! А ну — на выход!
Дарья появилась в сережках с подвесочками, в красных хоровых сапожках. Среди дня наладилась на свидание.
Лицо у нее было пухлое, как колобок, глаза узкие, сонные.
Она сердито пнула курицу сапожком и сказала:
— Петь не поеду, хоть зарежьте.
— Не поедешь — скидай сапоги, — припугнул председатель.
— А пожалуйста… Мама, вас что, на коленях упрашивать, чтобы вы платок погладили. Мне же идти!
— У тебя тут, — председатель кивнул на ее пышные груди, — совесть есть?
— А вы пощупайте, — предложила Дарья.
Мать взвизгнула и захохотала.
— Небось к павильону собралась? Шоферов улавливать?
— А вы, товарищ председатель, обеспечьте постоянного ухажера — не стану улавливать. Полные сутки петь буду.
— Ты на бюро обещала не бросать хор, — напомнила я.
— На словах она тебе на борону сядет, — смеялась мать, отглаживая яркий фестивальный платок. — Ей недосуг! Днем на ферме, вечером целоваться идти.
— А вам, мама, завидно, — сказала Дарья.
— Нешто не завидно! — откликнулась мать.
— Дура, — оказал Иван Степанович. — Гляди, сбалуешься. Какой тебе прок, когда у тебя каждый день другой водитель? Смотри — он тебя доведет!..
— Обожди-ка, Иван Степанович, — остановила его мать. — Обожди похабничать. Лина идет.
Третья дочь — Лина, на ходу скидая кофту, быстро прошла за перегородку. Потом вышла в халатике, стала пудриться.
И мать и Дарья перестали шутковать, а глядели на нее с нежностью и грустью. И двойчата притихли.
— Ну чего вылупились? — капризно спросила Лина.
— К нему? — спросила мать уважительно.
— А к кому же? — Она вдруг улыбнулась, будто солнышко из тучки. — Мочи нет — стосковалась. С мая не виделись. Все работа и работа, шут бы ее взял…
