— О да! — На этот раз Алкея рассмеялась. — Отец Августин спросил: «Не слыхали ли вы от кого, что Римская Церковь — это блудница, и священники ее не по праву наделены властью?» И я ответила ему: «Да, отец мой, только что от вас! Но вы сами-то в это не верите?» Он покраснел, как окорок! Но я сказала так в шутку, — прибавила она, словно желая успокоить меня. — Конечно, он ничему такому не верил.
— А вы?
— О нет, — кротко возразила она. — Я преданная дочь Римской Церкви. Я поступаю так, как велят мне делать священники.
— Но ведь это не священники велели вам оставить мужа, или побираться на улицах, или прийти сюда и жить здесь? Должен сказать откровенно, Алкея, что вы ведете жизнь, не похожую на жизнь доброй католички. В ней есть что-то извращенное — жизнь нищенки, бродяжки.
Впервые спокойствие Алкеи ей изменило. Она с грустью вздохнула. Затем она доверчивым жестом положила свою ладонь поверх моей.
— Святой отец, я искала пути послужить Господу, — призналась она. — Это не я покинула мужа, это он выгнал меня из дому. У меня не было денег, и пришлось просить милостыню. Я хотела поступить в какую-нибудь общину верующих, но кто же меня примет? Только бегины, отец Бернар, но то, чему они учили, было неправильно.
— В каком смысле — неправильно?
— Ах, отец мой, они были очень добрые, очень бедные, любили Христа и святого Франциска, но они говорили ужасные вещи о Папе. О Папе и о епископах. Это меня рассердило.
— Какой грех, — сказал я, с учащенно бьющимся сердцем. — И вы рассказывали о них отцу Августину?
— О да, отец.
— Вы называли ему их имена?
— Да. — В результате дальнейших расспросов я получил от Алкеи подробное описание этой общины и понял, что это были францисканцы-терциарии (большей частью женщины) во главе с монахом, который если и не попал в число тех сорока трех, что были сожжены в Авиньоне в прошлом году, то должен был попасть. Алкея также сообщила мне, что уведомила местного кюре о том, какие идеи водились среди этих людей, и подалась от них прочь. — Затем я попала в женскую общину, связанную с вашим орденом, отец, но им я пришлась не по нраву. Никто из них не умел читать, и они боялись меня и замышляли против меня. — Последовало длинное и утомительное отступление в виде рассказа о тайных сговорах, о взаимной клевете и злокозненных отмщениях, которые так часто встречаешь в семьях, при дворах и в монастырях. И пусть говорилось о них скорее с печалью и удивлением, чем с горечью и злобой, подробности эти были малозначительны, так что я опускаю их. Достаточно сказать, что особая вражда разгорелась между Алкеей и женщиной по имени Агнес.
