Мне предстояло умаслить и Понса, нашего тюремщика, которого отнюдь не обрадовал такой большой приток заключенных. Кроме того, пришлось пригласить еще одного нотария. Даже Раймону Донату, при всей его прыти и мастерстве, было не под силу одному обслужить все допросы. Отец Августин и я должны были допрашивать не только жителей Сен-Фиакра, но и свидетелей по делу тех четырех человек, которых мой патрон подозревал в даче мзды отцу Жаку — подозреваемых Эмери Рибодена, Бернара де Пибро, Раймона Мори и Бруны д'Агилар. Поскольку отец Августин в основном занимался именно этими делами, Сен-Фиакр целиком лег на мои плечи. Вот почему нам понадобился второй нотарий, и мы обратились к королевскому конфискатору, и он, скрепя сердце выделил нам несколько турских ливров, чтобы мы наняли Дюрана Фогассе.
Дюрану уже случалось работать со мной. Это был ходивший в обносках долговязый молодой человек с землистым цветом лица, чернильными пятнами на пальцах и спутанной копной черных волос, падавших ему на глаза. Его умения и опыт соответствовали той скромной сумме, которую мы ему выплачивали. Конечно же только нужда заставляла его принять наше предложение, ибо Лазе кишел нотариями, а в деревне в то время нельзя было заработать. Хотя его манеры не препятствовали ему в выполнении его обязанностей, он не считал нужным скрывать своих взглядов на Святую палату и ее служащих. Наверное по этой причине, а также из-за того, что как работник он сильно уступал Раймону, отец Августин был о нем не слишком высокого мнения. «Этот неряха», — так отзывался он о Дюране. Вследствие этого молодой человек работал только со мной.
Перечитав предыдущий параграф, я испугался, что ввел вас в заблуждение. Дюран не высказывал преступных или еретических мыслей. Он не раскрывал рта во время допросов, не оспаривал ничего из сказанного мною. Просто иногда гримаса на его лице или сухим тоном заданный вопрос: «Вы хотите, чтобы я в будущем опускал все мольбы к Деве Марии или мне также их записывать?», выдавали глухое осуждение.
Однажды, допросив шестнадцатилетнюю жительницу Сен-Фиакра, я прямо поинтересовался у Дюрана, что он думает. Свидетельница долго рассказывала о том, как она любит свою тетку, и я, по своему обычаю, позволил ей это отступление, зная, что есть предметы, которые нужно исчерпать до конца, прежде чем переходить к главному. Этот же подход я использую, чтобы продемонстрировать мой дружелюбный настрой. В конце я велел Дюрану, чтобы, переписывая протокол набело, он исключил все упоминания о тетке свидетельницы.
