Случайное прикосновение пальцев к обнаженному плечу на пляже.
Губы, скользнувшие над ухом — «это большой секрет, девочка», — ожог горячего дыхания.
Взгляд украдкой, и закушенная губа, и горящий лед, замерзающий пламень в глазах.
Арья уже готова была совершить любую глупость — влезть среди ночи в окно его коттеджа, разорвать контракт с училищем, расставшись с таким трудом выслуженным званием десятника, признаться в любви прямо в столовой за завтраком. Оказалось же, что все проще. Случайно споткнуться на темной — как будто специально ради них двоих сломался потолочный светильник, — лестнице, оказаться пойманной, подхваченной сильными руками, и остается только раскрыться навстречу, подставить горло под поцелуи, как под удар лезвия…
Единственная ночь, проведенная в ее комнате. Арья и не представляла до того, что такое любовь зрелого мужчины. Вдруг стало ясно, что она — маленькая беспомощная девочка, не знающая ничего о сексе, что все ее обжимания с ровесниками были полной чушью. В очередной раз принимая его в себя, она подумала вдруг, что только сейчас на самом деле лишилась невинности. По своей воле и так, что за эту ночь можно было заплатить всем — и жизнью, и карьерой.
Анджей — впервые хватило смелости назвать его так вслух, шептать это имя, выкрикивать его, как присягу, — ушел утром, оставив ее бессильной, мягкой, словно расплавленный металл.
Больше Арья не видела его. Оставшиеся две недели в центре напоминали тюремное заключение. Подплуковник с отвращением поджимала тонкие губы и смотрела на девушку так, словно собиралась плюнуть ей в лицо, цедила безобидные слова, как отборную брань, морщила нос. Арья знала, что каждое помещение центра просматривается и прослушивается, знала, что все в курсе, как и с кем она провела ночь с воскресенья на понедельник. Знала и то, чем заканчиваются подобные выходки даже для генералитета, особенно для разведчиков, элиты армии, от которых требовалась полная безупречность.
Знала она и другое — кто во всем виноват. Она и только она — глупая девка, вертихвостка. Разумеется, у него неприятности. Может быть, не самые большие, не разжалование, но как минимум снятие с должности и перевод куда подальше, на полярную базу или что-нибудь похлеще, лагеря охранять… По ночам она грызла подушку, но не могла плакать, и только мечтала о том, чтоб случилось землетрясение, нападение синринцев, конец света… что угодно, лишь бы прекратилась эта боль.
В последний день пребывания в центре Арья проснулась со странной фразой, последним отголоском сна, на губах: «кровь моя стала нефтью и выжгла меня дотла». Она никогда не писала стихов, не понимала поэзии, и строка эта показалась чужой, наваждением.
