Он протянул руку, я пожал ее.
— Я свяжусь с вами.
— Доброго вам дня.
Я вышел и решил провести начало этого доброго дня в поисках места, где можно было бы посидеть, покурить и подумать, — было слишком рано, чтобы застать кого-либо из трех интересующих меня священнослужителей дома.
В списке значился владелец одного из римских кафе — Джакопо Рамаччини. Я решил доехать на такси до его «Золотой ладьи» в надежде выпить вина, поесть спагетти и получить информацию.
«Золотая ладья» оказалась маленьким подвалом без окон, к тому же плохо освещенным, — скорее всего, чтобы не видно было грязи. Двое мужчин за столиком в углу отвлеклись от игры в карты и бутылки вина, чтобы положить головы на стол и захрапеть. Еще одним живым существом в подвале был толстяк в переднике неопределенного цвета. Он читал газету, держа ее в шести дюймах от толстых очков, и вполголоса ругался.
Когда я вошел, он опустил газету на колени и резко повернулся в мою сторону, продемонстрировав два весьма примечательных шрама на лице: один пересекал лоб от брови до линии волос, другой по дуге проходил по левой щеке — вероятно, улыбка у него получалась весьма любопытной, если, конечно, он когда-нибудь улыбался.
— Да? — воскликнул он. — Что вы хотите?
— Бокал белого вина, — сказал я, передумав заказывать спагетти. — Вы — мистер Рамаччини?
— Да, — ответил он, направляясь к узкой барной стойке. — А что? Кто вы такой?
Я не стал смотреть, откуда он извлек бокал. Просто не хотел знать.
— Я — Овидий Уайли, — представился я, подходя к стойке.
Он поставил передо мной бокал и налил вина.
Он очень внимательно рассматривал меня, особенно, как мне показалось, мою одежду.
— Откуда вы приехали? — спросил он. — Разве мы знакомы? Я вас никогда не видел.
— Из Нью-Йорка. — Я перевел взгляд на изображения святых на стене над его левым плечом, потом снова посмотрел на него. — Приехал сюда по делу. Приятель упоминал ваше имя, поэтому я решил зайти и передать вам привет.
— А, из Нью-Йорка, — сказал он и улыбнулся, показав, что моя догадка оказалась верной.
Интересно, что при улыбке шрамы у него на лице шевелились, и создавалось впечатление, что пластилиновую голову кто-то одновременно и очень медленно сжимал и скручивал.
— Нью-йоркская одежда, я правильно догадался! — продолжил он. — По какому делу? Какой приятель?
— Я занимаюсь продажей произведений искусства. Приезжаю в Рим несколько раз в год на аукционы. А приятеля зовут Эмиль Бретан.
— Искусство — это хорошо. Искусство — это красиво и приятно. Но я не знаю никакого Эмиля Бретана.
