– Нет, я правда женюсь!
– Ты никак выпил? – с тревогой спрашивает мать…
Три рюмки сошлись, чокнулись.
– И все-таки, что значит для тебя заниматься наукой? – с пьяной настойчивостью спрашивает Игоря Редькина Жорка, старый школьный друг.
– Для меня? Ну, как сказать… – Игорь вертит в пальцах рюмку. – Удовлетворять собственное любопытство за счет государства! И махнул водку в рот.
– Не пижонь, – строго говорит Жорка. – Ты понимаешь, о чем я говорю. Зачем нам Луна, Венера, Марс? На кой хрен?
– Кому это "нам"? – строго спрашивает Игорь.
– Мне, тебе, Васе, всем.
– Ты упрощаешь, – вяло говорит Вася. – Пойми…
– Ничего он не упрощает, – резко перебивает Игорь. – Он мещанин. Ему нужна конура, подбитая плюшем, куриный бульон и лакированные штиблеты за пять рублей!
– А почему из-за каких-то лунников я должен платить за штиблеты тридцать рублей?!
– Считай, что разницу ты заплатил за билет в эпоху! Плацкартный билет!
– Только без демагогии…
– Да замолчи! Сотни лет люди смотрели в небо, мечтали… Луноград – это такая же гордость наша, как твой Рублев, как Василий Блаженный, как "Аврора"… Давай загоним американцам Третьяковку, а? Ведь купят! И хорошие деньги заплатят! И почему это мы не обменяли в войну Рублева за свиную тушенку? А? Ужасно, что это говоришь именно ты! Ужасно, ужасно… Кстати, почему ты пишешь картины, а не разводишь коров? Штиблеты делают из коров…
– Отлично! – крикнул Жорка. – Мы договорились до отрицания искусства!
Игорь словно и не слышал этих слов.
– У Толстого в "Аэлите" летят на Марс в двадцатых годах, – говорит он задумчиво.
– Помните, Гусев ходил в солдатских обмотках. А сейчас наша станция работает на Луне. Там живут люди. Подумай: люди живут на Луне. Нет, ты, пожалуйста, еще раз вдумайся в смысл этих слов: люди живут на Луне. На Луне! Вася, когда я думаю об этом, у меня комок в горле, плакать хочется… Это грандиозно, Васька! Неужели он не понимает?
– Кончайте, ребята, – устало говорит Вася. – Давай по последней…
И он начал разливать остатки водки, примериваясь, чтобы всем досталось поровну…
А в темном – одна грязная лампочка – подъезде Раздолин, взяв в ладони прекрасное светлое лицо Нины, почти кричит:
– Я люблю тебя, понимаешь?! Я тебя люблю! Люблю!
Люблю!
Маленький, уже знакомый нам кабинет Главного Конструктора. Ему предстоит разговор с космонавтами. Звонили из Москвы, из штаба ВВС, просили все им объяснить.
Говоря откровенно, Главному было в общем-то все равно, кто полетит на Марс. Он полностью доверял людям, занятым хлопотливым делом подготовки космонавтов, и понимал, что из сотен парней, крепких душой и телом, можно отобрать несколько лучших. А потом – лучших из лучших. Такой выбор был уже сделан, и он согласен с ним. Вся тройка ему нравилась. Нравилось ему и то, что Агарков, Воронцов и Раздолин были очень разными, непохожими друг на друга. Вот они сидят перед ним, все трое, выбритые, подтянутые, очень молодые и уже поэтому красивые. Сидят и не знают, что лететь придется только двоим. Кому? У него нет права выбора. Но он хотел бы сделать такой выбор для себя. Не только для того, чтобы при случае "иметь свою точку зрения", но просто для того, чтобы проверить свой опыт и свое умение разбираться в людях. Он считал, что обладает этим умением. (Кстати, он им действительно обладал.)
