— И то верно, — согласилась Крушинина.
— Стойте-ка, стойте, — услышав незнакомую кличку, встрепенулась Гридунова. — Это еще кто такой? Почему не знаю?
— Да понимаете, — замялась Кучко, — тип какой-то совсем недавно на Дерибасовской появился. Валютой приторговывает. Ну, кое-кто покупает у него.
— А почему Петухом прозвали?
— Ну… ведет он себя как-то неестественно. Суетится, дергается. Такое впечатление, что абсолютный профан в этом деле.
— Думаете, на кого-то работает? — спросила Гридунова.
Девушки замялись, посмотрели друг на друга, боясь разойтись во мнении. Чуть помедлив, Кучко сказала:
— Вполне возможно.
— А какой он из себя? — спросил молчавший все это время Пашко.
Крушинина, испросив глазами разрешения, взяла из пачки сигарету, закурила и только после этого, то и дело поворачиваясь к подруге, начала перечислять приметы Петуха:
— Ну, роста что-то около среднего… мужчина… лет сорока. Рыжеватый такой, лысеющий. Нос, помню хорошо, с горбинкой. Глаза большие такие, навыкат немного…
В город возвращались на управленческой оперативке. Пашко лихо, одной рукой вел машину, а на заднем сиденье, в полутьме подремывала Нина Степановна. Саша вспомнил Нину Кучко и позавидовал своему дружку, старшему лейтенанту Генкину, который набрался мужества и, отбросив все предрассудки и бабские сплетни, буквально вырвал из прошлой, угарной жизни Марийку Верещак, на глазах изумленной Пересыпи повел ее в загс. «Вот бы…» — мечтал про себя Саша.
Он тяжело вздохнул, посмотрел в зеркальце на прикорнувшую Гридунову.
— Нина Степановна, — позвал тихо.
— Ну?
— Я когда вас в горотделе ждал, то при мне дежурный оперативку получил. В карьере мальчишки старика какого-то убитого нашли.
Переполненный провожающими да и просто любопытными, пассажирский пирс гремел музыкой. Над колыхающейся, загорелой толпой, словно белая гора, выросшая из морской пучины, горделиво возвышался красавец «Крым», принявший на борт счастливцев пассажиров.
Федотов стоял рядом с капитаном и улыбался жене, которая тоже была среди провожающих и изредка, почти украдкой махала ему рукой. По сравнению с прежними круизами этот рейс был короткий, но и он навевал тоску. Вилен Александрович уже не раз подумывал о том, чтобы окончательно сойти на берег, но не мог этого сделать. Здесь была работа, которую он, помполит, любил.
Капитан тронул его за плечо, ободряюще улыбнулся — пора было давать отход. Заволновалась, задвигалась толпа, увидев, как у противоположного борта «Крыма» ошвартовались два чумазых буксирных катера. Раздались команды, заняли свои места палубные матросы. Суетливый береговой матрос ловко сбросил причальный конец с кнехтовой тумбы.
