Писатель воспроизвел в рассказе ту сторону восприятия художественного текста, которая связана с так называемой идентификацией – частичным или полным отождествлением читателя с героем или автором литературного произведения. А оно, в свою очередь, основано на ассоциативном мышлении, на работе памяти, на способности к сопереживанию и рефлексии. Выманенные со дна души читателя забытые события, факты, состояния, образы становятся по воле писателя живыми, активными, возбуждающими желание читать.
Иногда бывает достаточно одного конкретного совпадения, чтобы интерес к чтению был возбужден. Подтвердим это примером. Михал Ляндрес в статье «Поворот на Расстанную» (Нева, 2002, №4) вспоминает, как в Ленинграде разрушали Греческую церковь и как неожиданно упоминание об этом факте он встретил в стихотворении И. Бродского. Сходство ощущений и зрительных образов было для него потрясающим. Процитируем его мысль, возникшую в этой связи. «Когда в бесконечности сходящихся, как рельсы, строчек, нежданно-негаданно я обнаруживаю подобные узелки общности заключенного в них смысла с моей личной судьбой, то помимо почти детского восторга, растущего внутри, неизменно испытываю чувство умилительной близости, едва ли не соавторства с тем, кто их написал, а мое тающее в прошлом существование, единственным надежным свидетелем коего я остался, оживая под чужим пером, получает еще одно, неоспоримое подтверждение в достоверности, своего рода печать: «с подлинным верно».
Как видим, оживление личностно значимого события «под чужим пером» способно вызвать не только детский восторг, но и более важную для читательского развития реакцию – чувство соавторства с писателем и доверие к тексту. Что же касается детского восторга, то автор приведенных строк прав: для ребенка узнавание себя в герое, в его поступках и характере, едва ли не самый важный аргумент в пользу чтения и факт подтверждения ценности книги. Свидетельство тому – детские отзывы о прочитанном. Рассказывая о своих впечатлениях, о том или ином понравившемся произведении, дети стараются подчеркнуть, что нечто подобное, происшедшее с героем, бывало и с ними. Неслучайно они любят читать о сверстниках – в них они больше находят «узелков общности». Надо заметить, что идентификация дает возможность читателю не только пережить пережитое, но и, что особенно важно для ребенка, пережить непережитое. В этом и состоит, пожалуй, главная способность искусства. Читатель узнает себя в героях не только вчерашнего, но и себя сегодняшнего, и даже проецирует себя завтрашнего. Это объясняется тем, что подлинный писатель, как говорил Салтыков-Щедрин, «дает то, чем болеет в данную пору всякое честное сердце». Писателю удается лишь выразить читателю его же мысли и чувства, воплощая их в живом образе или в точно найденном слове. Интересный пример такого рода дан в повести В. Тендрякова «Весенние перевертыши». Дюшка Тягунов – тринадцатилетний подросток, питающий неясное чувство к однокласснице Римке Бретеневой и неспособный разобраться в нем, читая стихи Пушкина, натолкнулся на слова: «Тебя мне ниспослал, тебя, моя мадонна». Они обожгли его открытием: стихи, обращенные к Наталье Гончаровой, выразили то, чем наполнено было его собственное сердце, но не находило словесного выражения. «Чужое перо» нашло слова, упорядочивающие смутные порывы и стремления подростка. (Заметим и другое: тут-то и возник первый внутренний толчок у Дюшки к чтению поэзии Пушкина).
