покойного мистера Ибрайта был навсегда потерян для потомства, одевало его еще большей славой, которая, будь возможно сравненье, пожалуй, значительно бы уменьшилась.
– Кто бы подумал, что такой человек в цвете лет помрет – нежданно, негаданно! – сказал Хемфри.
– Да не так уж нежданно – он месяца за два до того уже в гроб глядел. В те времена на Гринхиллской ярмарке женские бега устраивали, призы им выдавали – полотна на сорочку либо отрез на платье. И нынешняя моя супруга, – тогда она еще девчонка была, длинноногая да шустрая, только еще в года входила, – она тоже пошла. Потом вернулась, я и спрашиваю, – мы уже тогда начинали вместе гулять, – «Что, мол, ты выиграла, моя душенька?» А она говорит: «Я выиграла… платье», – и закраснелась вся. Ну да, думаю, платье! Рубашонку небось ценой в одну крону, – так оно и оказалось. Теперь-то, как подумаю, чего только она мне иной раз не наговорит без единой краснинки в лице, так чудно даже, что тогда из-за этакой малости застыдилась! Ну, а потом стала дальше рассказывать– я потому сейчас про это и вспомнил: «Ну, говорит, что я там ни выиграла – белое или с узорами, такое, чтоб всем на него глядеть или чтобы никому», – вот как она тогда тонко со мной разговаривала, по всей деликатности! – «а лучше бы мне, говорит, ничего не выиграть, чем то увидеть, что я видела. Бедному мистеру Ибрайту так вдруг худо стало на ярмарке – страсть! Пришлось ему домой ворочаться». И это уж он в последний раз из дому выходил.
– Да, все, говорят, хворал, день ото дня хуже, а потом, слышим, помер.
– Очень он мучился, когда умирал? – спросил Христиан.
– Нет, тихо умер, как заснул. Он духом был спокоен. И господь ему даровал мирную кончину.
– А другие очень мучаются?.. Как вы считаете, мистер Фейруэй?
– Кто смерти не боится, тот не мучится.
– Я-то, слава богу, не боюсь, – с дрожью в голосе выговорил Христиан. – Вот не боюсь, и все, и очень хорошо, значит, и мучиться не буду… А если чуточку и забоюсь, так ведь невольно, за что ж мне мучиться? Ох, дал бы мне бог совсем не бояться!
Все сокрушенно помолчали, после чего Фейруэй, поглядев в не закрытое ставнями и незанавешенное окно, сказал:
– А ведь жив еще этот костерчик – у капитана Вэя! Горит и горит, хоть бы что!
Все глаза обратились к окну, и никто не заметил, что Уайлдив тоже бросил туда украдкой быстрый виноватый взгляд. Далеко над погруженной во мрак долиной, справа от Дождевого кургана, действительно светился огонь, небольшой, но такой же ровный и стойкий, как и раньше.
