Это был совсем еще молодой человек, и если можно сказать, что человеческая внешность слагается из двух начал – формы и движенья, то в нем именно второе прежде всего бросалось в глаза. Все его жесты отличались необычайным изяществом – то было пантомимическое выраженье карьеры покорителя сердец. Потом уже вы замечали его более материальные черты: буйную шевелюру, низко нависшую надо лбом, отчего лоб приобретал те контуры – вытянутые кверху углы с выемкой между ними, – какие мы видим у ранних готических щитов, и гладкую, круглую, как колонна, шею. Нижняя часть его лица была более мягкого склада. Мужчина не нашел бы в его внешности ничего примечательного, женщина – ничего такого, что могло бы ее оттолкнуть.
Он разглядел силуэт девушки в коридоре и сказал:
– А, Томазин вернулась наконец домой! Как ты могла так бросить меня, милочка? – Потом добавил, повернувшись к миссис Ибрайт: – Никаких уговоров не хотела слушать. Заладила – уеду сейчас же, и уеду одна!
– Но что все это значит? – надменно спросила миссис Ибрайт.
– Садитесь, – сказал Уайлдив, подвигая женщинам стулья. – Глупая, конечно, ошибка, да ведь с кем не случалось. Разрешение было недействительным для Энглбери, оно годилось только для Бедмута, а я его не прочитал и не знал.
– Но разве вы не прожили, сколько полагается, в Энглбери?
– Нет, я жил в Бедмуте, только третьего дня вернулся, – я туда и собирался ее везти, но когда я за ней приехал, мы передумали и отправились в Энглбери, позабыв, что там нужно новое разрешение. А потом уже поздно было ехать в Бедмут.
– Я считаю, вы очень перед ней виноваты, – сказала миссис Ибрайт.
– Ах, нет, ведь это все из-за меня, – вступилась Томазин. – Я выбрала Энглбери, потому что там меня никто не знает.
– Я слишком хорошо понимаю, что я виноват, незачем напоминать мне об этом, – сухо сказал Уайлдив.
– Такие вещи даром не проходят, – снова заговорила миссис Ибрайт. – Это позор для меня и для моей семьи, и, когда это узнается, нам будет очень несладко. Как она завтра посмотрит в глаза своим подругам? Вы причинили нам большое зло, мне нелегко будет это простить. Это даже может повредить ее репутации.
– Чепуха, – сказал Уайлдив.
Пока они спорили, Томазин переводила глаза то на одного, то на другого. Теперь она сказала умоляюще:
– Тетя, позвольте мне пять минут поговорить с Дэймоном наедине. Ты согласен, Дэймон?
– Конечно, милочка, – сказал он, – если твоя тетя нас извинит. – Он провел ее в заднюю комнатушку, оставив миссис Ибрайт у камина.
