– А я, хотите верьте, хотите нет, не люблю веселых свадеб, – веско заявил Тимоти Фейруэй, снова обводя строгим взглядом присутствующих. – И, признаться, не осуждаю Томазин Ибрайт и соседа Уайлдива за то, что они все тишком проделали. Ведь свадьба это что значит? То тебе жига, то рил, хочешь не хочешь, а становись в круг. А ногам-то оно накладно, когда тебе уже за сорок.
– Да уж на свадьбе не откажешься, надо же отплатить хозяевам за угощение!
– На святках пляши, потому что раз в году, на свадьбах пляши, потому что раз в жизни. Даже на крестинах, ежели по первому либо по второму ребенку, так и то норовят один-два рила всунуть. А сколько еще петь приходится!.. Нет, по мне, всего лучше хорошие похороны. Угощенье не бедное, чем на свадьбе, а то и побогаче. А ногам покойнее. Посидеть за столом да потолковать об усопшем – это же не то что хорнпайп отхватывать!
– А потанцевать на похоронах, значит, никак нельзя? Пожалуй, люди скажут, это, мол, уж, значит, чуток перестараться, как ты считаешь, Тимоти? – любознательно осведомился дедушка Кентл.
– Да, только там может степенный человек без опаски смотреть, как кувшин ходит вкруговую.
– Не понимаю все-таки, как Томазин Ибрайт на этакую скаредность согласилась, – начала снова Сьюзен Нонсеч, дебелая толстуха, возвращаясь к своей прежней теме. – Ведь какая девушка хорошая, совсем как барышня, а свадьба – ну хуже, чем у голытьбы последней! Да и жених-то – разве бы ей такого надо? Только и есть в нем, что из себя пригляден.
– Э, нет, не скажи, он парень ловкий, а по учености, пожалуй, самому Клайму Ибрайту не уступит. Не к тому его готовили, чтоб в трактире стоять за стойкой. Вы же знаете, он инженером был, да сбился с пути, так, чтобы с голоду не пропасть, а взял за себя эту гостиницу. Ученье впрок не пошло!
– Ох, это часто бывает, – вздохнула Олли, та смиренница, что вязала метлы. – А все ж таки учатся все, да и выучиваются. Посмотришь на иного, – раньше, хоть ты его режь, не сумел бы кружочка на бумаге вывести, а теперь, гляди-ка, уже фамилию свою подписывает, и перо у него не брызнет, даже, бывает, кляксы ни одной не посадит. Да что – стол даже ему не надобен, чтобы локти разложить и животом упереться, – так, стоя, и пишет!
– Это верно, – сказал Хемфри. – До чего народ стал полированный!
– Да хоть меня взять, – подхватил дедушка Кентл. – Пока не пошел я в ополченье в восемьсот четвертом году, не послужил в солдатах, так такой же был телепень, как вы все. А теперь меня хоть куда поверни, нигде не оплошаю!
