естественно нарождающихся
творческих принципов. Встречаясь, они поражаются общностью и родством своих идей»[7]. В системе Станиславского поставлены несколько самых принципиальных вопросов, касающихся искусства актера. «Общность и родство» не ослабевающего с годами интереса мирового театра к этим проблемам — продлевают жизнь идеям Станиславского. Надолго ли? Ежи Гротовский в книге «Бедный театр» писал, что прямая обязанность новых поколений художников — находить
собственные ответы на вопросы, поставленные Станиславским. Думается, что такой поиск «собственных ответов» обеспечит непрерывную жизнь учения Станиславского в театре и сценической педагогике.
Искусственно оборванные связи учения Станиславского с иными явлениями театральной культуры XX века, к счастью, стали постепенно восстанавливаться. У каждого, кто изучает идеи Станиславского, появилась возможность соотнести их с «биомеханикой» Мейерхольда, с «эпическим театром» Брехта, с «театром жестокости» Арто, с театральными идеями Гротовского, Стреллера, Брука. Такое сопоставление помогает лучше рассмотреть предмет исследования, увидеть общие черты и принципиальные различия — тем самым обогатить знания о возможных подходах к ключевым проблемам театрального искусства.
Важнейшая цель системы — отыскать пути органического творчества, разрешить извечный «парадокс об актере», сформулированный еще Дидро. «Мы родились с этой способностью к творчеству, с этой «системой» внутри себя. Творчество — наша естественная потребность и, казалось бы, иначе как по «системе», мы не должны были уметь творить. Но, к удивлению, приходя на сцену, мы теряем то, что дано природой, и вместо творчества начинаем ломаться, притворяться, наигрывать и представлять», — Станиславский объясняет причины, приводящие к такому положению, причины, известные каждому актеру. Среди них важнейшие — «условность и неправда, которые скрыты в театральном представлении, в архитектуре театра, в навязывании нам чужих слов и действий, мизансценах режиссера, декорациях и костюмах художника». Это атрибуты любого театра. Как же преодолеть этот мир условностей — условное театральное пространство (зависящее от архитектора, сценографа и режиссера), особым образом разделяющее зрителей и актеров; чужой текст, слова, принадлежащие драматургу, — как не только освоить, но и «присвоить» их, как сделать их своими? И еще вопросы, которые задает себе и нам Станиславский: «Как уберечь роль от перерождения, от духовного омертвения, от актерской набитой привычки?»[8] Как сохранить органический процесс творчества, который вытесняется со временем механическим пребыванием на сцене, существованием без сердечных затрат, по знакомой наезженной колее? Как? Отвечая на эти вопросы, Станиславский выдвигает идею
