Падали рыжие локоны на белоснежное кружево воротника. Блестели серые, пронзительно — светлые, сияющие глаза. Проворные тонкие пальцы ласкали струны.
Парил голос. Тек свободной вольной рекой. Кружил гордой птицей. Невозможный голос! Божественный! То ль подарок, то ль проклятие. Услышавшему раз, не забыть вовек, не выкинуть из памяти, не вытравить из души.
Этот голос! Он касался струнок человеческой души и высекал слезы и смех. Ему, одному дано было унести горечи и печать и подарить надежду. Этот голос не признавал преград, он их рушил. Немыслимое чародейство кружило в воздухе. И казалось возможным — все!
— Мой друг, — тихий голос префекта, прозвучал неожиданно, сливаясь с последними звуками песни, — Я вам признателен за Ваше искусство, и рад бы просить Вас задержаться подольше, но… Мне кажется, Анамгимар Эльяна не очень-то доволен. И готовит какую-нибудь каверзу.
На полных губах префекта возникла мимолетная усмешка. Но темные сметливые глаза буквально ощупывали пространство.
— Знаете, — продолжил префект, понизив голос. — Он утверждает что вы — собственность Империи. А мне, как бы я того не желал, не удастся защитить Вас, если Анамгимар задумает нехорошее. Уходите, покуда не поздно. И так ваше присутствие для него все равно, что красная тряпка для быка. Хотите, мои люди проводят Вас?
Только отрицательно покачать головой. Рано. Слишком рано! Подозвав официанта, разносящего напитки, взять с подноса бокал, полный вина. Прикоснуться к влаге жадными, пересохшими губами. Пить, как когда-то в безрассудной юности, вином заменяя воду.
Только мысли в голове роились совсем иные, чем когда-то.
Поставив бокал, щелчком ловких пальцев поправив манжеты, не взирая на предупреждение префекта направиться к Анамгимару. Подойти близко, глядя на это порождение преисподней, улыбаться мягко и ласково. Слишком ласково. Впрочем, в этот вечер позабыто было само слово «слишком».
Глядя в лицо контрабандиста снова коснуться пальцами струн. Играть, как никогда не играл. Тревожить сполохами звука. И манить и отталкивать. И жечь взглядом из-под полуопущенных ресниц. И петь. Словно ворожить. Словно творить чародейство. Вплетать то ль былое, то ли выдумку в канву яви. Петь так, что отступало настоящее, уступая место распахнутым крыльям мечты.
Видеть, как слезы наворачиваются на глаза врага, и смеяться, бессовестно смеяться в лицо Судьбе.
Только заново обретя голос, можно было понять, что ж заставили потерять…. Нет, не голос. Надежду. Не надежду — Дар! Не Дар — предназначение!
