Жэр подошел туда, где мы стояли и взял седло Великодушного. Конь-гигант выгнул шею и вздрогнул, но стоял спокойно.
– Я подержу его немного, пока ты… – начал Жэр и остановился.
Я кивнула. Отец взял поводья Одиссея, а я медленно пошла к сестрам.
– Что ж, – сказала я и поцеловала их, а потом деток.
Мерси и Ричард не понимали, что происходит, но все выглядели мрачными и довольно испуганными, так что дети были настроены также. Мерси сунула почти весь кулак в рот, а Ричард готовился заплакать – он уже хныкал, а Хоуп нежно его баюкала.
– До свидания, – сказала я. Мои сестры не ответили.
Я повернулась и пошла назад к лошадям - Отец собирался вскочить в седло. Великодушный наблюдал за мной, и как только я повернулась к нему, конь резко рванулся вперед: я увидела, как мускулы на руке Жэра-кузнеца напряглись, пока он пытался придержать животное. Великодушный подчинился и опустился на колени, пожевывая удила, а белая пена у его рта капала на землю.
– Ох, – начала я, повернувшись к сестрам. – Все вещи из седельных сумок Отца: я надеюсь, вы их используете. Это не… в смысле, мне бы хотелось, чтобы вы так и сделали, – глупо закончила я.
Они обе кивнули. Грейс слабо улыбнулась мне, Хоуп моргнула, огромная слеза прокатилась по ее щеке и упала на лицо Ричарду. Тот тихо расплакался. Я все еще мешкала.
– Используйте ту серебряную посуду на мой день рождения, – наконец выдала я, не думая, что и как я говорю, и резко отвернулась.
Великодушный вскидывал голову вверх и вниз, но не шумел. Жэр обнял меня свободной рукой и поцеловал в лоб.
– Я тебя поддержу, – сказал он.
Конь стоял как каменный все это время, и шумно выдохнул, когда я опустилась в седло. Я потянулась вперед, чтобы поставить розу более устойчиво.
– Порядок? – спросила я Отца. Он кивнул. Жэр сделал шаг назад.
Я повернула Великодушного в сторону кромки леса и он величественно потрусил вперед, теперь уже спокойный, а Одиссей последовал за ним. Прежде чем доехать до деревьев, я обернулась в седле и помахала рукой: Жэр поднял руку в ответ. Я пустила коня рысью и мы въехали на опушку леса. Последнее, что было слышно после того, как лес сомкнулся за Отцом и мной – это жалобный плач Ричарда. Я пустила Великодушного галопом и топот лошадей, ломающих лесные заросли, заглушил все остальное.
Когда я, наконец-то, придержала поводья, края леса уже не было видно; вокруг виднелись лишь высокие деревья. Некоторые из них были довольны малы, так что я могла обхватить ствол руками и дотронуться до своих пальцев. Зарослей уже было не так много, теперь под ногами в основном был мох, а еще я заметила несколько фиалок, парочку запоздалых подснежников, и желтенькие цветочки, которые не распознала. Здесь было прохладно, но не холодно; солнечный свет пробивался сквозь листву, но не грел. Большинство стволов у деревьев были прямыми и гладкими, широкие ветки росли только над нашими головами. Мне было слышно, как где-то течет вода: кроме этого и звуков нашего путешествия (бряцанье и скрип упряжи, случайный треск лопавшихся под ногами заледеневших лужиц), не было слышно ничего. Отец немного отстал от меня; я подняла взгляд и увидела кусочки голубого неба, словно звезды на фоне пестреющей зелени, черных и коричневых красок леса. Я глубоко вдохнула и впервые за несколько дней почувствовала, как сердце поднялось из моих пяток и заняло соответствующее место в груди. И когда Отец подъехал ко мне, я заметила:
