И вот теперь, устроив прямо в товарном вагоне костер из оставшихся документов и покинув станцию, он, опираясь на палку, проковылял несколько верст от Козлова до деревни, где жила какая-то дальняя его родня. Там забился на сеновал. Настроение было подавленное. Невыносимо болела нога.
• • •
Как и Горшков, Мамонтов 22 августа, на второй день после выхода корпуса из Тамбова, тоже был ранен. Случилось это в пятнадцати верстах от Козлова. В чинном строю ехали по редкому березовому лесу. Вечернее солнце золотило листву и легкие облака в синеве неба, близились сумерки, но пока еще свет дня не померк. И тут откуда-то сбоку затрещали выстрелы. Мамонтов натянул поводья, останавливая лошадь, но она продолжала идти и притом стала валиться назад. Чтобы удержаться в седле, Мамонтов припал к ее шее и почувствовал сильнейший тупой удар по заду.
Все дальнейшее было унизительно. И то, что убитая лошадь придавила его к земле. И страшная боль, пока ему не пришли на помощь. И то, что потом с него не могли снять штаны. Разрезали ножницами. Это же пришлось проделать с кальсонами.
Лечь на носилки он отказался. Стоял, упершись в бок санитарной повозки, захваченной в Тамбове. Присев на корточки за его спиной, врачи стали вытаскивать пулю. Возились долго, все это время приговаривали:
— Вот! Вот она! Вот! Прекрасно, ваше превосходительство. Была на излете. Одну секундочку!.. Очень удачно вошла… Поздравляем, ваше превосходительство!..
Поздравляем! Ух, как бы он их сейчас…
Подвели экипаж. В шинели, но без штанов, забинтованный, стоя и никому не разрешив себя поддерживать, вцепившись в поручни, Мамонтов проехал еще версты три до хутора. И все время молчал, ибо знал, что любое сказанное им сейчас слово прокатится по всем полкам десятикратно перековерканным, и способ уйти от насмешек только один: чтобы окружающие полагали, что ранен он очень легко.
На хуторе сразу вызвал Родионова. Принимал его лежа на животе. Спросил:
— Видели пулю, которой я ранен?
— Так точно, — ответил тот.
— И что о ней можно сказать? Только правду мне, правду.
— Пуля от канадского карабина.
— У красных есть такие?
— Возможно.
— А у наших? — У многих.
— Идите. И прикажите пригласить доктора. У меня жар. Мамонтов уткнулся лицом в подушку.
— Вы полагаете, что стрелял кто-нибудь из своих? — испуганно спросил Родионов.
Мамонтов приподнял голову:
— Дальше уже твоя забота, болван.
К утру самочувствие Мамонтова стало несколько лучше. Но сидеть он не мог. Только стоять или лежать. Говорил негромко и зло.
