— Я сам знаю, что должен делать. А ты улепетывай отсюда, пока без синяков.
— Попробуй поставить…
Я вышла во двор, опустилась на скамейку, не в силах перевести дух, сердце колотилось, как сумасшедшее. Когда так сердце бьется, оставаться на месте просто невозможно. Я вскочила, спросила у женщины, которая в этот момент проходила мимо меня:
— Где тут милиция?
Она ответила на мой вопрос. Я поспешила в указанном направлении. Нашла, что искала. Но дверь с табличкой "Опорный пункт милиции" была заперта. Наверное, открывалась она по вечерам. А дело ведь было днем. Бежать еще куда-то, в районное отделение, которое находилось неизвестно где (я все же в этом городе была гостьей и понятия не имела, где такие учреждения расположены), мне не захотелось. Меня волновало сейчас другое: как там мама? Может, ей необходим врач? Вдруг ей стало плохо, а Родька и "скорую" не вызовет? — рассудив так, пустилась я в обратный путь. Села на скамейку возле маминого подъезда и сидела молча, тяжело дыша, пока мама не вышла на балкон. Когда она появилась наконец, в белом платочке, маленькая, сгорбленная, очень грустная, но не плачущая, я спросила у нее:
— Будем обращаться?
Она поняла, разумеется, что я имела в виду, и ответила в своем духе:
— Сор из избы выносить не станем…
Я сердито махнула рукой и ушла… Однако сдаваться я не собиралась. Если не в милицию, то все равно куда-то надо обратиться, чтобы помогли этого разбушевавшегося дикаря обуздать.
Следующий день пришлось потратить на то, чтобы выяснить, коммунист или нет Родион Юдин. Это ведь было еще до перестройки, до того, как упразднили КПСС. И я надеялась, что если мамин зять — член партии, мне удастся найти на него управу. Сначала отправилась в собес, где я уже бывала прежде. Попросила показать карточку своего родственника. Пока не объяснила, почему меня вдруг заинтересовало, партийный этот тип или беспартийный, никто не стал выполнять мою просьбу. И я вынуждена была пояснить, в чем дело. Мой рассказ был кратким, но произвел сильное впечатление. Инспектор, молодая женщина, даже в лице переменилась, выслушав меня. Стало оно еще более строгим, чем в тот момент, когда я вошла в кабинет. Она поджала губы, ни единым словом не выразила своего возмущения, но было очень заметно, каких усилий ей это стоило. На мой вопрос ответить она не смогла. В документации собеса не имелось интересующих меня данных. Инспектор посоветовала мне обратиться со своей проблемой в райком партии, рассказала, на какой улице, в каком здании он находится. Это был двухэтажный дом с белыми колоннами и голубыми елями у главного входа. В этом учреждении мне тоже пришлось объяснять, почему так волнует меня, коммунист или нет муж моей родной сестры. Ответ на свой вопрос я здесь получила. Отрицательный. Для партии это было хорошо. Для меня — плохо. Для меня и для моей бедной мамочки.
