Я угощала маму яблоками, грушами, помидорчиками и огурчиками, которые приносила из нашего сада. Целые пакеты гостинцев отдавала ей, уходя к себе. Она меня потчевала печеньем, конфетками, доставая все это из своих карманов. Сладкое покупала она на собственные деньги. Был у нее пока что какой-то запас. И где-то прятала она денежки эти от хозяев.
Частенько, когда мы сидели с нею возле песочницы, в которой возились дети, Галина, собираясь на базар, приводила внука своего и уходила, поручив нам присматривать за ним. И мы присматривали, кормили всем, что у нас было. Но этот мальчик был очень непоседливый, так и старался удрать от нас подальше. И бегал страшно быстро. Он бежит, я за ним мчусь. Он нырнет в кусты, со стороны его совсем не видно (наверное, он так играл со мной). Я кручусь на месте, не зная, где его искать, как быть и что делать. Другие дети, что постарше, помогали мне его находить.
Умеет моя старшая сестра использовать родственников в своих интересах. Но я не сетовала сейчас на нее. Мама была рядом. А когда она около меня, любые трудности казались мне пустяком….
Однажды, когда я пришла к ней (а было, наверное, уже чеса три) и стала кликать ее, она, выйдя на балкон, сказала мне заговорщицким тоном:
— Айда скорей сюда! Дома никого нет. Посидим, чайком побалуемся.? Она открыла мне дверь. Я вошла в квартиру. Но не успела даже обувь снять — влетел в прихожую Бродька. Где он шлялся, неизвестно. Обнаружив в своем доме меня, взъярился. Начал выталкивать. Он толкает, а мама меня за руку держит, не отпускает. Я сперва пыталась ему сопротивляться и доказать, что так поступать нельзя, что он нарушает права человека, мои и мамины права. Но он меня не слушал, орал:
— Убирайся!
И что тут сделалось вдруг с мамой, всегда такой тихой и покорной. Она тоже стала кричать, обзывать зятя:
— Бандит! Углан! Обманщик! — и проклинать его, желая ему всяческих напастей. И палочкой своей ударять об пол. — Ты к матери-то своей ходишь! — пыталась она "достучаться" до его совести. — И она сюда тоже приходит. А дочь мою ко мне не пускаешь! Прав таких не имеешь, негодяй!
Не только я, даже мучитель наш опешил от таких ее слов. Топчется на месте и озирается, как зверь в клетке. Но вдруг я пришла в себя и ужасно перепугалась — за маму. Ей же нельзя было так волноваться!
— Мама! — закричала я. — Успокойся! Ложись в постель! Прими лекарство.
— А ты отстань от меня, Казанова! Донжуан! — это я сказала уже Родьке. — Сейчас уйду. Дай ей лекарство и воды. И запомни: если с нею случиться что-то сегодня, угодишь в тюрьму, я об этом позабочусь!
