И завелась в нашей семье старая горькая песня! Чем больше мы с женой для сына делали, тем хуже: хулиганил, много раз бросал учиться. Чего я только не перепробовал! Бил. Жизнь свою рассказывал, чтоб знал, подлец, каково без образования, без уважения по людям мыкаться. Из дому гнал. Ничего не помогало.
Так что, когда его в сороковом году призвали служить в армию, лично я очень был доволен. Ну, думаю, хоть там-то его к рукам приберут.
А в сорок первом году началась война…
Жена надеялась, молилась, а я сразу понял — доброго ждать не приходится! В таком ответственном испытании, как война, человеку требуются настоящие душевные силы. На чужой спине долго не проедешь, сбросят. И отсиживаться не дадут. А наш сынок привык к чужой спине.
В сорок втором году узнали его судьбу. Пропал без вести.
Сын ведь, Иван Леонидович, своя кровь! Вот какое дело…
С того момента я и потерял здоровье. Разлилась желчь, открылся туберкулез. Если б еще погиб, может, тогда помучился и кое-как отдышался… А то ведь «без вести». Жена мне кричит: «Врешь, жив!» Я сомневаюсь. Ночью оба лежим без сна, молчим, все его сто смертей переживаем…
Сначала ждали из партизан. Не пришел. Стали наводить справки, может, в плен попал! Не находят для нас ответа…
В сорок восьмом году жена умерла.
А в конце пятидесятого я о Володьке известие подучил.
Да… В общем дело было так.
Находился я дома, в понедельник. Часу в восьмом ко мне вошел незнакомый человек. Сам с виду этакой жирный, перхотью засыпан, лицом похож на женщину.
Переспросил два раза мою фамилию и отчество. Осведомился о жене. Потом опять спрашивает, какого я года рождения и где работаю.
Потом говорит:
— Закройте, пожалуйста, двери на ключ, не зашел бы кто ненароком!
Я говорю:
— Что это значит? Для чего мне у себя в доме запираться? Соседи у нас хорошие, доброму — порадуются, горю — посочувствуют. Вы сами-то кто будете?
Он опять всего меня глазами ощупал и отвечает:
— А вы все-таки заприте двери! Я к вам с большой радостью! Только эта радость осторожности требует. Вы о своем сыне давно вестей не имели?
Ох, Иван Леонидович! Я весь обмер… Будто меня в кипяток бросили. Вот ведь какое это властное чувство, отцовство! Словно обезумел, дверь спиной загородил, кричу ему: Говори, подлец, пока живой!..
Нет, хорошего я не ждал, Иван Леонидович, такие гости счастья не приносят. Счастье любит чистоту!
Ну, он заюлил, бормочет:
— Ради бога тише! Ради Христа осторожнее…
Когда я успокоился немного, дверь на задвижку запер, он и говорит:
